Эми Хатвани - Так случается всегда

И сейчас, сжимая руль, я почувствовал, как мускулы на ногах напряглись. Непроизвольно я сильнее нажал на газ. Не включая поворотные огни, я перестроился в другой ряд, едва избежав столкновения с белым седаном. Я ссутулился и стал размышлять, смогу ли я превзойти свой рекорд и доехать от станции до дома меньше чем за десять минут. И для этого мне нужно было разогнаться до ста миль в час. Взглянув на спидометр, я увидел, что он уже показывает восемьдесят.

Я почувствовал, как напряжение в теле возрастает вместе с увеличением скорости до девяноста миль в час. Прошмыгнув под носом у красного «фольксвагена», я снова перестроился, чтобы не прозевать нужный поворот. Я услышал, как мне сигналят, и резко затормозил. По мере того как скорость падала, мое сердцебиение становилось реже. Эта сумасшедшая гонка, завершающаюся выбросом адреналина, была единственным способом для меня сбросить напряжение и расслабиться.

Я жил всего в нескольких кварталах от шоссе. Это была маленькая квартирка с одной спальней, и в крохотной гостиной с трудом помещался небольшой диванчик, который я приобрел на распродаже всего за пятьдесят долларов. В обеих комнатах на стенах висели плазменные телевизоры. На полу в спальне лежал матрас, и вместе с ванной и кухней это было всем, что мне требовалось.

Сейчас, в свои двадцать пять лет, я иногда задумывался над тем, чтобы найти более комфортабельное жилье, подходящее для взрослого человека, что бы это ни значило, но моя квартирка была дешевой, и соседями были в основном студенты, что меня очень устраивало, учитывая мой сумасшедший график. Я большей частью дежурил по ночам. Днем, когда я спал, они все были на занятиях, а по ночам обычно гудели до утра. Хотя они все знали, что я парамедик, и иногда ломились в мою дверь, когда кто-нибудь из них напивался до потери сознания, и они хотели удостовериться, что он не умрет.

Припарковавшись на маленькой стоянке позади дома, я открыл входную дверь и, оказавшись в квартире, сразу же направился на кухню в поисках еды. В холодильнике пылилась только одинокая пицца, и я сунул ее в микроволновую печь, а сам пошел в ванную, чтобы переодеться.

Я проглотил пиццу, стоя рядом с умывальником, выпил стакан воды и, войдя в спальню, рухнул на кровать, подложив под спину несколько подушек. Включив телевизор, больше для фона, я увидел в новостях репортаж о пожаре, случившемся где-то в Такоме. И сразу же подумал о Молли. Мне было интересно, как она себя чувствует. Это часто бывало самым тяжелым в моей работе. Я не знал, что происходило с людьми, которых я отвозил в больницу. Хотелось думать, что с ней все в порядке. Я должен был убеждать себя в этом, чтобы иметь силы для того, чтобы продолжать делать то, что делаю.

Потом я стал думать о том, что сейчас делает Эмбер. Она сейчас с Дэниэлом или уже в тренажерном зале, готовится приступить к работе? Я схватил телефон, собираясь отправить ей сообщение, но потом вспомнил, что дал себе слово выжидать хотя бы пару дней после того, как мы виделись последний раз. Я не хотел, чтобы Эмбер думала, будто я все время думаю только о ней. Хотя это было правдой. Но ей было необязательно это знать.

Вместо этого я начал вспоминать о том, как Эмбер провела почти три месяца в больнице на второй год обучения в колледже. Врачи сразу же стали кормить ее через трубку, чтобы она не умерла от истощения. И я вспомнил, как случайно подслушал, как один из фельдшеров сказал, что это один из самых тяжелых случаев анорексии, которые он когда-либо видел. И что некоторые онкологические больные весили больше, чем Эмбер, даже после нескольких сеансов химиотерапии.

– Что было последним, что ты помнишь? – спросил я Эмбер, когда она уже немного пришла в себя и могла говорить. Я бывал у нее каждый день после занятий, сидя просто рядом с ее кроватью, неважно, спала ли она или бодрствовала. И когда она спала, я наблюдал за ней. За тем, как дрожат закрытые веки, как ее кости выпирают под больничной сорочкой.

Но в тот день, когда она очнулась после недельного пребывания в больнице, она повернула голову, чтобы посмотреть на меня, и сдернула с лица кислородную маску.

– Я помню, как поднималась по лестнице и у меня кружилась голова, – ответила она. – А потом… я очнулась уже здесь. – Она перевела взгляд на торчавший у нее из груди катетер. – Скорее бы они убрали эту трубку. Я чувствую, как я из-за нее толстею.

– Ты шутишь? – возмутился я. Вскочив со стула, я ухватился за спинку кровати. – Из-за отказа от еды ты сюда и угодила. Ты не смеешь снова делать такие глупости, поняла? Это убьет тебя. Уже чуть не убило.

– Меня погубит лишний вес, – прошептала она.

И тут я не удержался и расплакался. Не тихо и молча. Я рыдал в голос. Мои плечи тряслись, и слезы текли по щекам, скатываясь ей на руку.

– Ты не умрешь, – проговорил я надтреснутым голосом. – Поняла? Ты единственный человек, который что-то значит для меня. Ты обязана поправиться.

Она закрыла глаза и отвернулась, чтобы не видеть меня. Я снова сел на стул и попытался взять себя в руки.

– Я никуда не уйду, – запальчиво сказал я, шмыгнув носом. – Ты не можешь заставить меня.

При этих словах она рассмеялась. Это был сухой, надорванный смех.

– Сколько тебе лет, шесть? Не будь ребенком. Со мной все будет в порядке. Я поправлюсь.

– Обещаешь?

Она снова повернулась и посмотрела на меня.

– Да. Нет. Наверное. – Она вздохнула. – Не знаю. Я чертовски устала и не могу решить так сразу.

– Давай заключим договор, – сказал я, когда мне в голову неожиданно пришла идея.

– Какой? – спросила она с подозрением.

– Если ты будешь делать все, что тебе говорят врачи, я имею в виду групповую терапию, разговоры с психологом и прочее, и если ты снова начнешь есть, я с шиком отвезу тебя на мой выпускной бал. Надену смокинг, найму лимузин и все такое прочее.

– Это становится интересным – сказала она, приподняв правую бровь.

Ее дыхание было затрудненным. Врач сказал, что ее сердце все еще не оправилось после того приступа, когда я нашел ее лежавшей на полу. В результате большой потери веса сердечная мышца ослабла, как и все остальные мускулы. Эмбер пропустила столько занятий из-за состояния здоровья, что это было похоже на то, что ей придется остаться на второй год. И она закончит колледж только в девятнадцать лет, что означало, что в университет она поступит лишь в двадцать. Родители показывали ее разным врачам и консультантам, отчаянно нуждаясь в посторонней помощи, чтобы заставить дочь есть.

– Ты никогда не бывал на танцах. Ты всегда говорил, что это занятие для идиотов или для чирлидирш.

– Знаю. И это должно показать тебе, что я серьезно настроен сделать все, что угодно, лишь бы помочь тебе выздороветь.