Элизабет Гилберт - Город женщин

Что такое пессарий, я тоже не знала, но потом сообразила, что это диафрагма. О ней нам тоже рассказывали на уроках гигиены.

– А у меня больше нет пессария! – пожаловалась Дженни. – Его бабушка нашла и спросила, для чего он, и я соврала, что этой штукой чистят серебро. И она забрала его себе.

– Чистят серебро?! – взвизгнула Глэдис.

– Надо ведь было что-то сказать, – пожала плечами Дженни.

– Одного не пойму: как приспособить пессарий для чистки серебра? – не сдавалась Глэдис.

– А мне-то откуда знать! Спроси бабулю, она как-то умудряется.

– Как же ты сейчас предохраняешься? – спросила Глэдис.

– Никак… ведь мой пессарий лежит у бабули в шкатулке с драгоценностями.

– Дженни! – хором воскликнули Селия и Глэдис.

– Да знаю я, знаю. Но я осторожна.

– Вот уж дудки! – отрезала Глэдис. – Ты постоянно забываешь об осторожности! Вивиан, не будь такой глупой дурочкой, как Дженни. Предохраняться надо всегда!

Селия порылась в сумочке и протянула мне сверток в коричневой бумаге. Внутри оказалось маленькое, аккуратно сложенное белое махровое полотенце, все еще с ценником.

– Это тебе, – объяснила Селия. – Если кровотечение начнется.

– Спасибо, Селия.

Она пожала плечами, отвернулась и, к моему изумлению, покраснела.

– Иногда в первый раз идет кровь. Хоть будет чем вытереться.

– Только не вздумай пачкать полотенца миссис Келлогг, – добавила Глэдис.

– Да уж, вещички миссис Келлогг лучше не трогать, – сказала Дженни.

– Кроме ее мужа! Его можно трогать, – прыснула Глэдис, и девушки расхохотались.

– Ого! Уже одиннадцатый час, Вивви, – сказала Селия. – Тебе пора.

Я попыталась встать, но в глазах вдруг потемнело. Я тяжело плюхнулась обратно на скамейку. Ноги не слушались. Умом я совершенно не волновалась, но тело было другого мнения.

– Все в порядке, Вивви? – спросила Селия. – Ты точно хочешь?

– Хочу, – подтвердила я. – Совершенно точно.

– Ты, главное, не накручивай себя, – посоветовала Глэдис. – Я вот никогда не накручиваю.

Здравый совет, решила я. Вспомнила, как мать учила меня несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем брать барьер верхом на лошади, – а потом встала и направилась к выходу.

– До скорого, девочки! – попрощалась я весело, хотя происходящее казалось мне немного нереальным.

– Будем ждать тебя ровно на этом месте, – пообещала Глэдис.

– Оглянуться не успеешь, как все кончится! – успокоила меня Дженни.

Доктор Келлогг ждал меня прямо у черного хода. Я едва успела постучать, как дверь распахнулась, и меня пригласили в дом.

– Здравствуй, здравствуй. – Доктор высунулся наружу и огляделся по сторонам, проверяя, не шпионят ли за нами соседи. – Давай-ка закроем за тобой дверь, милочка.

Он был среднего роста, с самым обычным лицом и цветом волос, в самом обычном костюме, какие носят все респектабельные мужчины средних лет. (Если сейчас у тебя появилось подозрение, что я не в состоянии вспомнить его внешность, ты не ошиблась: я и правда совершенно его забыла. Попадаются такие люди, чьи черты невозможно запомнить, даже когда стоишь нос к носу и смотришь им прямо в лицо.)

– Вивиан, – он протянул мне руку для рукопожатия, – благодарю за визит. Пойдем наверх и расположимся там.

Он говорил со мной, как доктор с пациенткой. Точь-в-точь мой педиатр в Клинтоне. Будто я пришла с жалобой на ушную инфекцию. Меня это, с одной стороны, успокоило, с другой – развеселило. Я чуть не захихикала, но сдержалась.

Мы прошлись по его дому, элегантному и респектабельному, но, как и сам доктор, совершенно безликому. В округе наверняка нашлась бы сотня домов с точно такой же обстановкой. Помню лишь шелковые диваны с дурацкими кружевными салфеточками на спинках. Терпеть не могу кружевные салфеточки. Доктор провел меня в комнату для гостей, где на кофейном столике нас ждали два бокала с шампанским. Шторы были задернуты – видимо, чтобы не напоминать о безбожно раннем часе. Келлогг закрыл за собой дверь.

– Располагайся на кровати, Вивиан. – Он протянул мне бокал с шампанским.

Я чопорно присела на самый краешек, почти ожидая, что доктор сейчас вымоет руки и достанет стетоскоп, но он придвинул деревянный стул и устроился прямо напротив меня. Подавшись вперед, Келлогг опустил локти на колени и уставился на меня, будто собирался поставить диагноз.

– Итак, Вивиан. Наша общая подруга Глэдис упомянула, что ты девственница.

– Верно, доктор, – ответила я.

– Не нужно называть меня «доктор». Мы ведь друзья. Зови меня Гарольдом.

– Очень приятно, Гарольд, – сказала я.

С этого момента, Анджела, происходящее превратилось для меня в сплошную комедию. Если раньше я волновалась, то теперь нервозность как рукой сняло. Это ведь чистый абсурд: моя реплика «очень приятно, Гарольд», маленькая гостевая комната с нелепым мятно-зеленым синтетическим покрывалом на кровати (я не помню лица доктора Келлогга, но то жуткое покрывало мне никогда не забыть), доктор в своем официальном костюме и я в лютиково-желтом вискозном платьице, – даже если поначалу Келлогг не верил, что я девственница, само это платьице развеяло бы всякие сомнения.

Полный идиотизм. Доктор привык к артисткам бурлеска, а ему подсунули меня!

– Глэдис сообщила, что ты желаешь… – он подыскивал нужное слово, – избавиться от девственности?

– Так точно, Гарольд, – отвечала я, – желаю удалить ее без наркоза.

До сих пор уверена: тогда я впервые в жизни удачно пошутила, причем с совершенно невозмутимым лицом, что доставило мне невероятное удовольствие. «Удалить без наркоза»! Блеск.

Он серьезно кивнул; хороший врач с плохим чувством юмора.

– Тогда будь любезна снять одежду, – предложил он. – Я тоже разоблачусь, и начнем.

Тут я засомневалась, нужно ли раздеваться догола. Обычно в кабинете врача я оставалась в нижнем белье – так учила меня мама. (Господи, ну почему я в такой момент вспомнила о матери?) С другой стороны, обычно в кабинете врача я не собиралась заниматься сексом с доктором. И я приняла опрометчивое решение снять все. Еще не хватало, чтобы Гарольд счел меня застенчивой дурочкой. Абсолютно голая, я улеглась на спину поверх кошмарного синтетического покрывала: руки по швам, ноги пряменько. Только представь: ни дать ни взять коварная искусительница.

Доктор Келлогг остался в трусах и нижней сорочке. Я решила, что так нечестно. Почему ему можно раздеваться не до конца, а мне нельзя?

– Будь добра, подвинься чуть в сторону, чтобы мне тоже хватило места… – попросил он. – Вот так. Отлично… Давай-ка на тебя посмотрим.

Он лег рядом, подпер голову рукой и стал меня разглядывать. Только не подумай, что мне было противно. Будучи тщеславной юной особой, в глубине души я считала совершенно нормальным, что людям нравится на меня смотреть. В собственной внешности меня больше всего тревожила грудь, точнее, ее отсутствие. Но доктора Келлогга это, похоже, не беспокоило, хотя он привык к совсем другим формам. На самом деле открывшийся его глазам вид явно доставлял ему удовольствие.