Сомерсет Моэм - Герой

– Не знаю, что я буду делать без тебя, Мэри, – говорил он.

– Ты забудешь нас всех, проведя месяц в Индии, – ответила она.

Но ее губы дрогнули, и Джейми заметил, что такой твердый тон давался ей нелегко. Она замялась, потом заговорила вновь:

– Для нас все по-другому. Те, кто уезжает, – забывают, а те, кто остается, – помнят. Мы всегда будем делать то, что напоминает нам о тебе. Но ты не забудешь меня, Джейми?

Последние слова вырвались сами, против ее желания.

– Мэри! – воскликнул он.

Он обнял Мэри, а она, положив голову на его плечо, заплакала. Джейми поцеловал ее, пытаясь остановить слезы, прижал к сердцу. Он действительно думал, что любит ее всей душой.

– Мэри, – прошептал он, – я небезразличен тебе? Ты выйдешь за меня?

И тут же объяснил, почему для них обоих гораздо лучше обручиться.

– Я долго не смогу жениться на тебе. Но ты будешь ждать меня?

Она улыбнулась сквозь слезы:

– Я буду ждать тебя до конца жизни.

От первых двух лет в Индии у Джеймса остались только приятные воспоминания. Впечатления новой жизни целиком захватили его, и разлуку с Мэри он переносил более спокойно, чем предполагал. Джейми всегда радовался, получая ее письма: они передавали атмосферу английской сельской глубинки, а мысль о том, что его будущее предопределено, согревала душу. Помолвка в известном смысле придавала устойчивость жизни, и Джеймс чувствовал, что в своем путешествии не собьется с правильного курса. Он не спрашивал себя, есть ли оттенок страсти в его любви, ибо воспитание и образование убедили Джейми, что страсть не принадлежит к числу моральных ценностей. Правильную и надежную основу для брака составляли равное социальное положение и добрый характер, который поможет идти по жизни рука об руку. С ранней юности Джейми впитывал народную мудрость, слыша пословицы и поговорки о том, как важна осторожность, сколь бренны красота и желание и какую непреходящую ценность представляют собой честность, добродетель, семейная жизнь, покладистый нрав…

Но мы все знаем, что природа не признает приличий, считает, что у мужчин и женщин есть только один интерес, она присутствует везде и всюду, указывая каждому нужное ей направление. Все остальное вторично; природа не чувствительна к страданиям и смерти, безразлична к Десяти заповедям и к законам морали Добропорядочного общества.

В конце концов Джеймс свел знакомство с некой миссис Причард-Уоллес, женой офицера полка, в котором служили индусы, миниатюрной, черноволосой, смуглой, с большими карими глазами… довольно обыкновенной, но на редкость симпатичной. Португалка из Гоа родила ее от мастера верховой езды, и случился даже небольшой скандал, когда Причард-Уоллес, отличный парень, женился на ней вопреки советам полковых дам. Но если эти сострадательные люди по-прежнему относились к ней настороженно, для других остроумие и привлекательность миссис Причард-Уоллес вполне компенсировали ее предполагаемые недостатки. Очень скоро эту даму окружала свита младших офицеров и им подобных, которые постоянно вились у ее юбок. Поначалу миссис Причард-Уоллес только забавляла Джеймса. Ее фривольность, циничные выражения, легкомыслие стали глотком свежего воздуха после удушливой пуританской атмосферы, в которой прошли его детство и отрочество. Джеймса изумляло, с каким веселым презрением она говорит о том, что казалось ему наиболее священным, например, о лондонском Тауэре и британской конституции. Предубеждения и милые сердцу догмы рассыпались в прах от ее добродушных насмешек. Эта женщина обладала способностью смотреть на мир с иронией, природа наделила ее удивительным женским даром представлять то, что казалось незыблемым, абсурдом. Видя в Джеймсе чудо простодушия, миссис Причард-Уоллес постоянно подсмеивалась над ним, потом он начал ей нравиться, она всюду брала его с собой, и ему это льстило.

Джеймсу с юных лет внушали, будто женщины вылеплены не из той глины, что мужчины, они не так грубы и менее приземленные. Он всегда думал, что женщины – добродетельные, нежные и невинные – знать не знают о неприятностях, которые преподносит жизнь, поэтому первая обязанность мужчины – оберегать их от этих неприятностей. Джеймс считал их эфемерными созданиями с благородными принципами. Ему и в голову не приходило, что они тоже из плоти и крови, им не чужды чувства, они могут вспыхивать, и у них есть нервы… да, прежде всего нервы. Очень и очень многое, естественно, не обсуждалось в их присутствии. Если на то пошло, разговоры следовало вести только о погоде.

Но миссис Причард-Уоллес обожала откровенные беседы, – красивым женщинам это свойственно в меньшей мере, чем простушкам, – и без малейшего колебания обсуждала с Джеймсом темы, которые он считал запретными. Ее весьма забавляли смущение Джеймса, колебания, неумение найти слова и высказаться о том, что его учили всегда держать при себе. Иногда из чистого озорства миссис Причард-Уоллес рассказывала истории, которые должны были шокировать его, и наслаждалась натянутой вежливой улыбкой Джеймса, неодобрительным выражением его глаз.

– Вы такой забавный мальчик! – восклицала она. – Но вам необходимо проявлять осторожность. У вас явные задатки идеального ханжи.

– Вы так думаете?

– Вам надо попытаться хоть чуточку отступить от высоких нравственных принципов. Высоконравственный молодой человек – это довольно забавно для разнообразия, но со временем приедается.

– Если вам скучно со мной, только скажите, я больше не буду вам докучать.

– И высоконравственные молодые люди не должны сердиться. Это проявление дурных манер, – с улыбкой ответила она.

Не успев осознать, что произошло, Джеймс безумно влюбился в миссис Причард-Уоллес. Но эта любовь ничем не походила на то, что он питал к Мэри. Как он мог считать любовью жалкое чувство дружбы, управляемой здравомыслием, если теперь сгорал от неистовой страсти, иссушающей, как лихорадка? Эта женщина снилась ему по ночам. И жил он, казалось, только видя ее. При одном лишь упоминании ее имени сердце Джеймса трепетало, при встрече с ней он дрожал, словно от озноба. Оказавшись рядом, терял дар речи, в ее руках превращался в воск, воля и силы покидали его. От прикосновения ее пальцев кровь бросалась ему в голову, и, понимая это, она испытывала удовольствие. Ей нравилось видеть, как дрожь желания пробегает по его телу. Для человека сдержанного любовь – разрушающая сила. И теперь она сжигала Джеймса, пылая невидимым огнем. Джеймс сгорел бы дотла, обезумев от страсти, если бы внезапно, от случайно услышанного слова, не осознал, что происходит: он влюбился в жену своего друга Причард-Уоллеса. И Джеймс подумал о Мэри Клибборн.

Ни колебаний, ни сомнений Джеймс теперь не испытывал: он оказался в опасности, потому что не подозревал о ней. Джеймс и не помышлял предавать Мэри. Охваченный ужасом, он ненавидел себя. С обрыва он заглянул в пропасть, именуемую смертным грехом, и, содрогнувшись, отпрянул. Джеймс горько упрекал себя за легкомысленное поведение, которое едва не привело к катастрофе. Зато теперь он знал, что делать, знал, что должен убить в себе эту греховную любовь, чего бы это ему ни стоило.