Жозе Эса де Кейрош - Преступление отца Амаро

Старик печально улыбнулся.

– Ничего, голубушка, ничего. Чтоже тут дурного? Дядюшка Аист… Я ведь и вправду аист одинокий.

Это было зимою. Дожди и юго-восточный ветер не прекращались, причиняя бедным людям много страданий. Дядюшка Аист приходил всегда в полдень на урок к Амелии, дрожа от холода, садился с ученицею за рояль и прятал под себя ноги, чтобы никто не увидел грязных, рваных башмаков. Особенно жаловался он на то, что стынуть руки, и он не может ни писать в канцелярии, ни играть на рояле.

Но когда сеньора Жоанера уплатила ему за первый месяц, старик явился на урок с довольным видом и в шерстяных перчатках.

– Ах, Дядюшка Аист, теперь вы не так мерзнете, – оказала ему Амелия.

– Это на ваши деньги куплено, деточка. Теперь я буду копить деньги на шерстяные чулки. Благослови вас Господь, моя дорогая, спасибо вам.

Постепенно между учителем и ученицею возникла большая дружба. Старик поверял ей свои горести, рассказывал о дочери, о службе в Эворском соборе.

Амелия не забыла о шерстяных чулках дядюшки Аиста и обратилась к настоятелю с просьбою подарить их ей. Тот дал ей две серебряных монеты, и на следующий день она поднесла учителю теплые чулки.

Однажды старик явился еще желтее и печальнее обыкновенного.

– Дядюшка Аист, – спросила вдруг девочка, – сколько вы получаете на службе в канцелярии?

– Что я моту получать, голубушка! Конечно, пустяки. Восемьдесят рейс [3] Восемьдесят рейс составляют около 16 коп. Прим. перев. в день…

– А вам хватает этого на прожитие?

– Конечно, нет. Разве можно прожить на это?

В соседней икомнат послышались шаги матери, и Амелия принялась за урок.

В этот день она так пристала к матери, что та согласилась приглашать Дядюшку Аиста к завтраку и обеду во дни урока. Постепенно между стариком и девочкою установились теплые, близкия отношения.

Амелия занималась музыкою очень старательно, находя в этом большое наслаждение. Вскоре она стала уже играть легкия пьески старых композиторов. Дона Мария удивилась однажды, что учитель не дает ей играть «Трубадура».

– Это так красиво, – сказала ониа.

Но Дядюшка Аист знал только классическую музыку – наивные и нежные арии Люлли, менуэты и незатейливые пьески старых времен.

Однажды старик застал девочку очень печальною и бледною. Она жаловалась на какое-то неопределенное недомогание. Учитель предложил уйти, чтобы не утомлять ее уроком.

– Нет, нет, не уходите. Сыграйте мне лучше что-нибудь хорошенькое.

Он сбросил плащ, сел за рояль и сыграл простую, но очень грустную мелодию.

– Какая прелесть! – сказала Амелия, когда он кончил играть. – Что это такое?

Старик объяснил, что это начало Элегии, написанной одним монахом, его приятелем.

– Это был несчастный страдалец, – добавил он.

Амелия попросила, рассказать ей про этого человека, закуталась поплотнее в платок и стала слушать.

Несчастный влюбился в молодости в монахиню; она умерла в монастыре от злополучной любви, а он постригся в монахи от горя…

– Он был красив?

– О, да, поразительно красив. И очень богат. Однажды он пришел ко мне в собор. Я сидел за органом. Послушайте, что я сочинил, – сказал он мне, сел и заиграл. Ах, деточка, какая чудная это была вещь! К сожалению, я не помню продолжения.

Амелия думала целый день об этой истории. Ночью у неё сделиался сильный жар и бред. Она видела во сне несчастного монаха в полумраке Эворского собора; его глубокие глаза сверкали на изможденном лице. Неподалеку лежала на каменном полу в монастыре бледная монахиня, надрываясь от рыданий. По длинной галлерее шли в церковь францисканские монахи… В туманной атмосфере раздавался похоронный звон колокола.

Жар спал у Амелии на следующее-же утро, и доктор Гувеа успокоил сеньору Жоаннеру простыми словами:

– Не путайтесь, сударыня, девочке просто уже пятнадцатьлет. Скоро у неё может появиться головокружение и тошнота… А потом все войдет в норму, и она будет взрослою.

Сеньора Жоаннера поняла доктора.

– У неё, по-видимому, страстная натура, – добавил опытный старик, улыбаясь и понюхивая табак.

Вскоре после итого настоятель Карвальоза скончался внезапно от удара. Это было большим несчастьем для сеньоры Жоаннеры. Она заперлась в комнате, не выходила из неё два дня, рыдая и причитая. Приятельницы пришли утешить ее в горе, и дона Жозефа Диас сумела лучше всех выразить их общую мысль:

– Перестань, голубушка, нечего убиваться. Ты всегда найдешь себе покровителя.

Это было в начале сентября. Дона Мария ехала на морские купанья в Виеру, где у неё была собственная дача, и пригласила к себе сеньору Жоаннеру с Амелией, чтобы развлечь их немного.

– Большое тебе спасибо, голубушка, – ответила бедная женщина. – Мне так тяжело здесь. Вот тут он ставил всегда зонтик, приходя… тут садился, когда я шила.

– Ну, ну, забудь это. Будешь купаться в море, гулять, кушать, и все пройдет понемногу. Ведь он уже не молод был. Слава Богу, шестьдесят лет…

– Ох, милая моя, не за возраст любишь человека, а за дружбу.

Амелии было тогда пятнадцать лет, но она успела уже обратиться в высокую, стройную девушку. Поездка в Виеру доставила ей огромное наслаждение. Она никогда не видала прежде моря и просиживала теперь часами на песчаном берегу, не отрывая глаз от голубого, залитого солнцем пространства.

По утрам она вставала рано и шла купаться. Переодевшись в кабинете на берегу во фланелевый купальный костюм, она – входила в воду, дрожа от холода и страха и с трудом подвигаясь вперед среди больших волн. Вода пенилась кругом. Амелия погружалась в воду, выскакивала, прыгала, задыхаясь и выплевывая соленую воду. Но как хорошо чувствовала она себя по выходе из воды!

По вечерам устраивались длинные прогулки на берегу моря. Амелия собирала раковины, смотрела, как рыбаки вытаскивали сети, в которых трепетали серебристые сардинки, и любовалась роскошным закатом солнца.

К доне Марии приехал в гости её дальний родственник Агостиньо, студент пятого курса, стройный, красивый, молодой человек с черными усиками и острою бородкою. Он декламировал стихи, играл на гитаре, рассказывал анекдоты, устраивал пикники и славился в Виере уменьем занимать дам.

Амелия заметила с первых же дней, что глаза Агостиньо Брито почти не отрываются от неё. Девушка краснела, и грудь её высоко вздымались от волнения.

Молодой человек нравился ей; она находила его очень милым и воспитанным.

Вскоре он стал ходить за нею по пятам… Утром на купанье, днем – на прогулке. Он сложил даже в честь неё стихи, и Амелия повторяла их вечером вполголоса, наедине.

Октябрь приходил к концу. Однажды вечером гости доны Марии собрались погулять при свете луны. Но только успели они дойти до небольшой сосновой рощи, как поднялся сильный ветер, и закапал дождь. Дамы поспешили укрыться под деревьями. Агостиньо, шедший с Амелией под руку, отвел ее в сторону и прошептал, стискивая зубы: