Тобиас Вулф - Жизнь этого парня

Кэти и Мэриан онемели, когда поняли это. Со сгорбленными спинами, замершими лицами они несли свои коробки, не глядя по сторонам. В ту ночь они хлопали, грохотали и ворчали в своих комнатах. Но в конце концов моя мать их утихомирила. Она не подавала виду, что видела какую-либо разницу между нашим домом и домами наших соседей, за исключением нескольких деталей, которые мы сами, в свободную минутку, время от времени, могли легко исправить. Она помогла нам представить дом после того, как мы внесем все эти поправки. Ей так здорово удалось показать нам эту картинку, что мы начали чувствовать, будто все необходимое уже сделано, и поселились там, не пошевелив и пальцем, чтобы спасти дом от его окончательного разложения.

Вскоре после того, как мы купили дом, у Кэти родился мальчик, Уилли. Уилли был смешным, как клоун. Даже когда он был один, он кудахтал и пронзительно кричал, как попугай. Сладкий, почти приторный запах молока наполнял дом.

Кэти и моя мама работали в центре города, в то время как Мэриан следила за домом, готовила еду и ухаживала за Уилли. Предполагалось, что она должна была заботиться и обо мне, но я мотался с Тэйлором и Сильвером после школы и не возвращался домой до момента, пока не понимал, что мать вот-вот вернется. Когда Мэриан спрашивала, где я был, я врал ей. Она это знала, но не могла контролировать меня или даже убедить мою мать, что за мной нужен глаз да глаз. Мама верила мне. Она не была сторонницей дисциплины. Ее отец, Папочка, накормил ее этой дисциплиной досыта, и она не видела в ней никакого прока.

Папочка верил в силу наказаний. Когда мама была еще ребенком, он бил ее за то, что она сосала палец. Чтобы исправить привычку своего малыша ходить со слегка повернутыми внутрь пальцами, он заставлял ее ходить, выворачивая пальцы наружу, как утка. Когда она начала учиться, Папочка шлепал ее почти каждый вечер, следуя теории, что она, должно быть, в тот день сделала что-то не так, знал он об этом или нет. Он говорил ей, что собирается ее хорошенько отшлепать заранее, до того, как семья садилась ужинать, чтобы она могла подумать об этом во время еды, слушая, как он говорит о фондовом рынке и дураке в Белом доме. После десерта он шлепал ее. Затем ей приходилось целовать его и говорить: «Спасибо, папа, за то, что ты заработал на такую вкусную еду».

Моя бабушка была благородной женщиной. Она пыталась защищать свою дочь, но у нее было плохо с сердцем, и она не могла защитить даже себя. Всякий раз, когда она была прикована к постели, Папочка читал ей что-нибудь из произведений Мэри Бейкер Эдди [4] Мэри Бейкер Эдди – основательница псевдохристианской секты «Христианская наука». Считала, что человек может исцелить себя сам, правильными мыслями ( прим. ред. ). , чтобы доказать, что ее страдания были иллюзорными или являлись результатом неправильных мыслей. На их воскресных прогулках на машине он нервировал ее, проезжая знаки «Стоп» и устраивая гонки с поездами на железнодорожных переездах. Однажды он загреб человека на капот машины и пронес на скорости через несколько кварталов, крича: «Убирайся с моей машины!»

Она не была сторонницей дисциплины. Ее отец, Папочка, накормил ее этой дисциплиной досыта, и она не видела в ней никакого прока.

Моя мать осталась с Папочкой один на один. Когда она начала учиться в средней школе, он заставил ее носить блумерсы [5] Блумерсы – женские гимнастические штаны типа шаровар до колен ( прим. ред. ). – розовые шелковые, с рюшами на ногах. Он привез несколько пар домой из круиза в Китай, где они были все еще в моде среди жен миссионеров. Он приучил ее к сигаретам, чтобы ей меньше хотелось есть. А в ресторанах заставлял налегать на хлеб. Ей не разрешалось гулять с мальчиками. Но мальчики не сдавались. Однажды ночью несколько из них припарковались напротив ее дома и спели «When it’s Spring time in the rockies». Когда они прокричали «Спокойной ночи, Розмари!», Папочка пришел в ярость. Он выбежал на улицу, размахивая «кольтом». Как только водитель сорвался с места, Папочка выпустил несколько выстрелов в парня на заднем сиденье, который пригнулся прямо перед тем, как две пули ударились в металл над его головой. С бабушкой случился приступ, и ей пришлось давать дигиталис.

Папочка не оставил этого так просто. Следующим утром в полном снаряжении он рыскал по парковке возле школы, выискивая машину со следами от пуль.

Моя мать сбежала несколько месяцев спустя после смерти матери, будучи еще совсем девочкой. Но Папочка оставил в ее душе несколько шрамов. Одним из них была ее странная покорность, почти паралич, перед мужчинами с тиранскими замашками. Другим – несовместимая с этим непереносимость любого насилия. Она никогда не была способна ударить меня. Те несколько раз, когда она пыталась это сделать, я отскакивал со смехом. Она даже не могла убедительно повысить голос. Она не считала правильным так вести себя со мной, и в любом случае она не думала, что это пойдет мне на пользу.

Мэриан думала иначе. Иногда по ночам я слышал, как они обе спорили обо мне. Мэриан была резкой, а моя мать – тихой и непреклонной. Это просто возраст, через который мне надо пройти, так она думала. Я перерасту это. Я хороший мальчик.

На Хеллоуин Тэйлор, Сильвер и я разбили несколько окон в буфете школы. На следующий день двое полицейских пришли в школу, и несколько мальчишек с дурной репутацией были вызваны из классов для разговора. Никто не мог и подумать на нас, даже на Тэйлора, который уже имел подобную историю в своей биографии, которая к тому же была запротоколирована. Причина этого была в том, что в сравнении с реально сложными детьми, которые попадали в драки и огрызались с учителями, мы были незаметными и спокойными.

К концу дня директор школы собрал линейку и по громкой связи объявил, что виновные вычислены. До того, как предпринять какие-либо действия, однако, он хотел бы дать этим индивидуумам шанс выйти вперед и сознаться. Добровольное признание будет засчитано им позднее. Тэйлор, Сильвер и я старались не смотреть друг на друга. Мы знали, что это блеф, потому что мы были в одном классе весь день. В противном случае этот трюк бы сработал. Мы не доверяли друг другу, и любое подозрение, что один из нас проявил слабость, создало бы панический страх, что нас раскроют.

Нам сошло это с рук. Неделю спустя мы вернулись после кино, чтобы разбить еще несколько окон, но струсили, когда какая-то машина повернула на парковку и стояла там с включенным мотором несколько минут, прежде чем уехать.

Интерес полиции к тому, что мы делаем, не заставлял нас быть более осторожными, а, напротив, подначивал. Мы возомнили о себе невесть что, были самоуверенны и безумны в своем высокомерии. Мы разбивали окна, уличные фонари, взламывали двери автомобилей, припаркованных на холме, и снимали их с ручника, так что они скатывались вниз и врезались в машины, стоящие впереди. Мы поджигали мешки с дерьмом и оставляли их на порогах, но люди не вляпывались в них, как это предполагалось. Вместо этого они ждали, с изнуренными лицами, пока эти мешки сгорят, время от времени поглядывая по сторонам за тенями, по которым они угадывали, что мы наблюдаем за ними.