Макс Шур - Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть

Не только Фрейд питал подобные чувства к Флиссу. За относительно короткий отрезок времени Флисс развернул широкую медицинскую практику, не ограничивавшуюся узкими рамками отоларингологии. Кроме того, Флисс выдвинул весьма оригинальную гипотезу, связывавшую друг с другом множество различных симптомов [72]. Глубокая убежденность Флисса в верности своих построений, то, что его пациенты страдали от различных психозов и неврозов, а главное, его умение «магически» воздействовать на личности больных делали его метод лечения весьма действенным. Это, в свою очередь, лишний раз убеждало Флисса в истинности его теорий.

Флисс буквально очаровывал своих друзей и пациентов широтой познаний в области биологии, богатством воображения и неколебимой уверенностью в своих способностях врача. Даже пациентка, которая, как мы увидим, серьезно пострадала от роковой ошибки Флисса, сохраняла доброе отношение к нему на всю оставшуюся жизнь. Особо впечатляет, что в 1925 г., в последней стадии своей болезни, «чарам» Флисса поддался даже такой основательный и здравомыслящий ученый, как Карл Абрахам (см. главу 16).

Биографы гениев существенно расходятся в своих оценках того возраста, в котором выдающиеся люди создают свои основные творения или, по крайней мере, впервые на деле доказывают свой талант. Многие композиторы и художники, как, например, В.-А. Моцарт и Леонардо да Винчи, очень рано раскрыли свои творческие способности. Гений И.-В. Гёте стал очевиден к 20 годам. А. Эйнштейн сформулировал теорию относительности в 26 лет. Иначе было с Ч. Дарвином, «Дневниковые записи кругосветного путешествия на корабле «Бигль» доказывают, что свои идеи он смог полностью осмыслить и опубликовать лишь в 50 лет. Гениальность проявляется только в преклонном возрасте весьма редко. Однако те, кто все-таки «становится гением» на склоне своих лет, являют собой пример того, что Гёте и Фрейд называли взаимодействием приобретенного и врожденного. Последняя «схема», пожалуй, применима к Фрейду в большей степени, чем к другим выдающимся людям.

Когда в 1887 г. Фрейд познакомился с Флиссом, его вполне можно было назвать «гением, находящимся в поиске причины». Ни одно из научных достижений Фрейда, описанных мной в 1-й главе, не вело его по пути решения величайших загадок бытия. Будучи по своей природе бунтарем, Фрейд пренебрежительно относился к «старой гвардии» медицинской школы Венского университета. Ее членам нередко присуждались почетные звания лишь за то, что они занимали высокие посты, либо благодаря знакомству с «нужными людьми».

Оставив работу в лаборатории Брюкке, Фрейд, так или иначе, оказался в числе аутсайдеров. Шарко, руководитель клиники «Сальпетриер», и Бернгейм, ключевая фигура в истории применения гипноза, были гораздо ближе блестящему молодому бунтовщику, чем его старые учителя.

Из автобиографических эссе Фрейда, так же как и из работ Криса, Джонса и Бернфельда, мы узнаем о степени развития его идей на момент встречи с Флиссом. Брейер, старший коллега и товарищ Фрейда, который также отказался от академической карьеры и стал весьма преуспевающим терапевтом, поведал ему об успешном лечении Анны О., описанном в «Очерках об истерии». Фрейд предполагал привлечь к новому методу внимание Шарко, но тот не проявил должной заинтересованности. Тогда Фрейд был захвачен влюбленностью в свою невесту Марту и очарован Шарко и его идеями и потому не последовал путем, намеченным Брейером.

По возвращении из Парижа в 1886 г. Фрейд подготовил доклад для Венского медицинского общества о работе Шарко над проблемами истерии. Он обратил особое внимание на проявления истерии у мужчин и в результате оказался в жесткой оппозиции главе Неврологического института Мейнерту, лишив себя последней поддержки в академических кругах.

Поскольку в своей неврологической практике Фрейд чаще сталкивался с психоневрозами, чем с органическими заболеваниями, он начал использовать гипноз и вскоре вспомнил о случае Брейера. Хотя сперва Фрейд использовал новый подход только при лечении истерии, вскоре он понял его исключительную ценность для лечения и понимания и других разновидностей психоневрозов. Мы могли бы сказать, что это справедливо и в отношении многих других открытий, Фрейд буквально «наткнулся» на особую роль сексуальности в происхождении неврозов. Однако, сделав первый шаг, Фрейд уже твердо встал на предначертанный для него путь. Он оказался на совершенно неизведанной территории, где его учитель и друг Брейер уже не мог ни помочь ему, ни даже за ним последовать.

Теперь его гений отыскал свою судьбу. Но Фрейд еще не знал, куда приведет его избранная тропа. В это время он познакомился с Флиссом.

В его лице он встретил независимого и одинокого нонконформиста, который исключительно на основе интуиции и клинических наблюдений осмелился выдвинуть ряд смелых гипотез. Они казались довольно фантастическими, но тем не менее захватывали своей отчаянной смелостью. Его гипотезы и многообещающие идеи Фрейда касательно истерии и иных психоневрозов подошли друг другу как нельзя лучше.

Возможно, заинтересовало Фрейда и то, что в своей гипотезе Флисс опирался на терапевтический эффект локальных применений кокаина, обезболивающее действие которого было им исследовано в прежние годы. Из письма от 10 июля 1893 г. мы узнаем, что несколькими годами ранее Флисс оказался «студентом» Фрейда, заинтересованным его мнением об истерических параличах. Этот яркий, харизматический человек готов был принять дружбу Фрейда. Он стремился внимать его речам, в свою очередь тоже рассчитывая быть услышанным. Сверх того, Флисс жил в другом городе, а потому их отношения были до известной степени свободны от разрушительного влияния повседневных мелочей. Их встречи (или «конгрессы», по выражению Фрейда) проводились в специально выбранных местах, занимая, как правило, два-три дня. Они проходили в атмосфере высочайшей интеллектуальной напряженности, предоставляя обоим ученым прекрасную возможность раскрыть друг другу свои сокровенные замыслы.

После того как Фрейд обнаружил свою «причину», которая захватила его до такой степени, что в одном из своих писем (от 19 февраля 1899 г.; см. главу 5) он назвал ее своим «новообразованием», переписка между ними становилась все более активной и доверительной. Фрейда переполняли мысли, которые он записывал в черновиках, вновь переписывал и отправлял получавшиеся рукописи Флиссу. Он также уговаривал Флисса опубликовать предварительный очерк его концепции назального рефлекторного невроза, читал его рукописи, предлагал свои коррективы и даже подумывал о выпуске совместной статьи.

Трудно поверить, но в то время Фрейд испугался собственных открытий. Поэтому ему было крайне важно общение с таким человеком, как Флисс, который был бы способен выслушать и оценить его (отчасти, возможно, потому, что сам нуждался в благодарной аудитории).