Николаус Вахсман - История нацистских концлагерей

Преследуя цель создания этой интегрированной истории, данная книга рассматривает концентрационные лагеря СС в двух ракурсах, сливающихся в единую картину. Сначала в фокус попадают, нередко взятые крупным планом, жизнь и смерть в лагерях, затем изучение условий лагерного микрокосма – условия проживания и выживания, принудительного труда, система наказаний и, кроме того, эволюция лагерей в течение длительного времени. Абстрагирования ради большая часть этой истории будет представлена глазами тех, кто ее делал: тех, кто управлял лагерями, и теми, кто в них томился [70] В данную книгу включены многочисленные цитаты заключенных концлагерей. Многие из них взяты из современных документов. Другие заимствованы из более поздних источников, однако сомнительных в методологических аспектах. С одной стороны, лишь немногие свидетели смогли с абсолютной точностью вспомнить выражения, слышанные ими несколькими месяцами или даже годами ранее. С другой стороны, произвольно перефразировав все подобные цитаты, автор принес бы в жертву их подлинную живость – ведь в конечном счете именно тональность и формулировка приказов играли ключевую роль в эсэсовской стратегии доминирования. В конце концов автор решил использовать и «ретроспективные цитаты», но только тогда, когда первичный критический анализ внутренней последовательности документа, а также сравнение его с другими источниками позволяли заключить, что указанные тексты, вероятно, будут максимально близки по форме и содержанию к подлинным высказываниям. .

В концентрационных лагерях СС в разное время служило несколько десятков тысяч мужчин и женщин, возможно, 60 тысяч, возможно, больше [71] См.: Kärny, «Waffen-SS», 248 (только в отношении мужчин). . Обычно охранников представляют, как правило, законченными садистами, образ этот проходит почти через все мемуары бывших узников концлагерей. Всех их награждают соответствующими эпитетами – «зверь», «костолом», «ищейка» [72] Цит. в Warmbold, Lagersprache , 302–303. . Часть охранников вполне соответствует данным характеристикам, но данная книга, следуя примеру одного из недавних исследований нацистских преступников, рисует более комплексные портреты [73] О последних исследованиях см.: Roseman, «Beyond Conviction?». . Фон и поведение штатных служащих СС весьма разнятся, и различие в их поведении менялось в течение всего периода существования Третьего рейха. Не все охранники допускали акты жестокости, и лишь считаные из них могли считаться психологически неуравновешенными. Как давным-давно признал Примо Леви, преступники тоже были человеческими существами: «Да, монстры существуют, но их слишком мало, чтобы на самом деле представлять опасность. Обычные люди куда опаснее» [74] Цит. в Todorov, Facing, 123. См. также: Levi, «Preface to H. Langbeins People in Auschwitz», 1984, также Belpoliti, Levi, 78–81. См. также: Steiner, «SS»; Dicks, Licensed, в частности 237. . Но насколько «обычны» были охранники?

Какова была цель творимых ими актов насилия? Что привело некоторых к крайней жестокости? Что останавливало других? Отмечалось ли поведение женщин-охранниц от такового их коллег мужчин?

Так как в природе не существует типичного преступника, так нет и типичных заключенных. Безусловно, террор СС пытался лишить узников индивидуальности. Но, невзирая на унифицированную лагерную одежду, каждый заключенный переживал лагерную жизнь по-своему; страдания носили всеобщий характер, но страдали все по-разному [75] См. также: Langbein, Widerstand , 8. . Жизнь заключенных определялась многими переменными величинами, многое зависело от того, когда и где они находились (хотя даже узники, содержавшиеся в одном и том же барачном секторе, зачастую отличались друг от друга настолько сильно, что могло показаться, что они из совершенно разных мест) [76] Kautsky, Teufel , 226. . Другим решающим фактором был статус того или иного заключенного. Так называемые капо, обладавшие определенными полномочиями по поддержке лагерных порядков, приняв на себя часть делегированных эсэсовцами официальных функций, пользовались особыми привилегиями – но ценой своего участия в управлении лагерем, что смазывало столь четкие различия между жертвами и преступниками [77] Термин «Kapo» (капо) широко использовался в концентрационных лагерях. Он известен еще с довоенного периода (Neurath, Gesellschaft , 210), а в годы Второй мировой войны его употребление стало повсеместным. В исторической литературе упомянутый термин нередко используется в узком его смысле для обозначения заключенных, ответственных за организацию принудительных работ в лагере. Основываясь на воспоминаниях некоторых бывших узников survivors (Kupfer-Koberwitz, Tagebücher , 467; Kautsky, Teufel , 160), также на работах ученых-историков (Niethammer, Antifaschismus , 15), автор в данной книге предпочитает толковать термин «капо» шире, то есть использует его для обозначения всех заключенных, наделенных лагерной администрацией полномочиями, позволявшими им стоять на ступень выше остальных узников. . Прошлое заключенных – их этническая принадлежность, пол, религия, политические взгляды, профессия и возраст также в значительной мере влияли на их поведение и поступки, равно как и отношение к ним эсэсовцев и других узников. Заключенные собирались в различные группы, и истории этих групп, их отношения друг с другом и с эсэсовцами – тоже объект изучения.

В процессе взаимоотношений заключенных следует рассматривать не только как объекты террора эсэсовцев, но и как актеров. Некоторые ученые склонны изображать заключенных безликими, безвольными и индифферентными роботами. Полное доминирование эсэсовцев погасило последние искры жизни, Ханна Арендт писала о своих собратьях как о «жутких марионетках с человеческими лицами». Но даже в столь исключительной среде, как концентрационный лагерь, заключенные нередко сохраняли долю активности, пусть даже едва заметную, и, если к ним присмотреться, в их действиях можно заметить умение хоть как-то противостоять закованным в броню неограниченной власти эсэсовцев. В то же время нам не следует впадать в искушение, рассматривая концентрационный лагерь как нечто переносимое, как не следует и идеализировать самих узников, воображая их сплоченными, ничем себя не запятнавшими и непокоренными. В большинстве своем истории узников вряд ли могут претендовать на победу человеческого духа, куда чаще это повести о деградации и отчаянии. «Заключение в лагерь, нищета, пытки и гибель в газовой камере не есть героизм» – к такому безрадостному выводу пришли трое оставшихся в живых узников Освенцима. Фраза эта взята из появившейся уже в 1946 году книги, переплетенной в кусок полосатой ткани конц лагерной одежды [78] Цит. в Arendt, Origins , 455; Siedlecki et al., Auschwitz , 4 (впервые опубликовано в 1946). См. также: Armanski, Maschinen , 188; Langer, Holocaust Testimonies , ix, 162–163; Browning, Remembering , 297; Löw et al., Alltag . .