Джошуа Купер Рамо - Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости: как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

Уверенность Америки в своем благополучии можно проследить хотя бы по тому, с какой ошеломляющей легкостью она жонглирует даже самыми фундаментальными составляющими жизни: от банков до коммуникаций. Многие народы прошлого приходили в ужас от перемен. Если бы вы оказались в процветающей Голландии XVII века и предложили «переменить» сельское хозяйство или радикальным образом преобразить банковские обычаи, вас бы просто линчевали. В нашей эпохе все не так. Многие из самых досаждающих сил в нашем мире – это те, которые мы поддерживаем. Скажи я вам десять лет назад: «Я собираюсь записать все ваши перемещения, чтобы вы меньше времени проводили в пробках», вы бы согласились? Но если вы используете систему GPS на своем телефоне, вы именно это и делаете. Что, если я скажу вам, что болезненное изображение технократической жизни, сделанное Оруэллом, – «Ты был вынужден жить – и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, – с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают, а за каждым твоим движением наблюдают», – станет явью? Что это будет составляющей сетевой жизни? Если я скажу вам, что мы построим всемирную высокоскоростную базу данных, побочным эффектом существования которой была бы легкая для сирийских террористов возможность рекрутировать детей прямо из их лондонских спален, – подумали бы вы тогда, что этот ход мудрый?

Оптимистичный лейтмотив нашего времени – «что ни делается, все к лучшему» – знаменует замечательную черту американского менталитета. Этого, пожалуй, следует ожидать от страны, созданной иммигрантами, перевернувшими свою жизнь с ног на голову в надежде на что-то лучшее. Собраться и покинуть дом, направившись к земле, язык и культура которой тебе незнакомы, – это требовало веры. Ты должен был верить, что «что ни делается, все к лучшему». Но ни одна нация, даже самая героически стойкая, не устоит перед силами истории. Старое изречение Эдмунда Берке о том, что «каждая революция заключает в себе некое зло», идет вразрез с исполненной надежды музыкой нашей эпохи. Выдающийся американский дух не умаляет необходимость доводить американскую стратегию до совершенства. Американцы начинают чувствовать, что эта эпоха куда опаснее, чем они думали. Во многих отношениях сама американская уверенность в собственном благополучии и иногда слепая уверенность в уникальности национальной судьбы делают еще более несомненным то, что американцы знают, куда идут Соединенные Штаты и почему. Стране нужна стратегия. И так как страна сейчас является осевой мировой силой, остальной мир также нуждается в точном и надежном ответе на тот же самый вопрос, которым задавался Джефферсон: каким себе представляет порядок Америка?

Особый смысл фразе «большая стратегия» придают проблемы мирового баланса. Она означает то, каким образом все мощные экономические, финансовые, идеологические и политические инструменты страны, а также другие ресурсы могут быть использованы для обеспечения безопасности и процветания. Если придерживаться терминологии, то тогда следует сказать, что, наблюдая за движением шестеренок в механизме истории, мы обычно говорим о тактическом, оперативном и стратегическом уровнях. Тактический уровень – самый практичный. Он определяет решение использовать пулеметы вместо танков для зачистки улицы в Кабуле, закупить золото для центрального банка или дать ход высокочастотной фондовой торговле. Тактика – вот где политические решения обретают вещественную форму. Самый жестокий шок первым ощущается на тактическом уровне: от бомб, спрятанных в обочине, или от падения компьютерного кода.

Прямо над уровнем тактических проблем находится вопрос операций. Именно здесь принимаются решения относительно того, каким именно образом двигать различные рычаги власти. Выслать бомбардировщики для остановки ядерной программы Ирана или положиться на кибератаки? Что быстрее починит стареющие дороги: налоги или плата за проезд? Внезапная высадка генерала Макартура в Инчхоне в ходе операции «Хромит» утром 15 сентября 1950 года была оперативным решением. «На протяжении 5 часов 40 000 человек рвались в бой в надежде, что остальные 100 000 человек, дислоцированных на оборонных линиях Южной Кореи, не погибнут, – вспоминал он. – Вся ответственность лежала на мне одном, и если бы я проиграл, это преследовало бы меня до конца дней».

Политика задействуется через операции. Вот где кроется самая большая выгода для умных бюрократов и паразитирующих офисных политиков, вот где им проще всего обрушить амбиции визионеров. Но это также место, из которого исходит вдохновение, порождаемое волей и страстью компаний, армий и исследовательских центров. Серверные фермы, алгоритмы добычи данных, торговые договоры – все это представляет собой оперативные шахматные доски нашей эры. В операциях происходит закручивание гаек для революционных изменений. Это интенсивные, неугасимые операции, обеспечивающие стабильность в условиях шока, роста или коллапса. «Взрывная популярность интернет-сервисов, создавших новый класс компьютерных систем, которые мы назвали компьютерами-амбарами», – написали информационные инженеры компании Google Луис Андре Баррозу и Урс Хельцле в одной известной газете несколько лет назад, описывая революцию, позволившую Google моментально обрабатывать терабайты информации день ото дня. Они осознавали, что гигантские информационные центры, которые они построили, были не чем иным, как компьютерами размером с огромные здания. Солнечные электростанции – их источник энергии; целые реки – их охладительные резервуары. И возможности, которые они предоставляют, – не что иное, как магия: мгновенный доступ к знанию, связь с удаленными территориями, постоянное отображение того, что известно человечеству. Таков растущий, эпичный масштаб операций в наши дни.

Над оперативным и тактическим уровнями находится стратегическое измерение. Здесь рассматривается и назначается общее оформление. Без стратегии операции и тактика не имеют ценности. Стратегия определяет, какое направление могут избрать целые системы, такие как страны и корпорации, для достижения самых амбициозных целей: мира в Европе, трансформации телекоммуникации на оптико-волоконной скорости или создания финансовых сетей, охватывающих миллиарды пользователей. На этом уровне мы уже, если честно, говорим о едва заметных фантомах; этим я хочу сказать, что на такой высоте действуют самые амбициозные титаны человеческой силы: маниакальные президенты компаний, самовлюбленные государственные деятели, безумные диктаторы. Сотни миллионов жизней зависят от происходящего там, а в отдельных случаях – даже больше. «Большая стратегия» венчает самый пик такого рода соображений. В мире международных отношений она представляет собой построение стратегической идеи, которая показывает, как дипломатия, рынки, политика и армия могут быть использованы для какой-либо конкретной цели. Большая стратегия – основополагающая позиция в мировом пространстве. Если она работает, то она высвобождает творчество и энергию нации. Она задает явный курс. Она предохраняет от тяжелых последствий неожиданности. Большая стратегия в одной концепции заключает самую сущность эпохи и наши планы на использование этой сущности в целях – безопасности, процветания, – которые определяют будущее нации. Нравится нам это или нет, но все мы живем под навесом больших стратегических решений.