Дэниел Браун - Мальчики в лодке

На прошедшей неделе он собрал триста берлинских журналистов, чтобы проинструктировать их по поводу положений нового национального закона о печати, введенного партией. Прежде всего, объявил он, впредь, для того чтобы заниматься журналистской практикой в Германии, каждому необходимо будет получить лицензию у его печатной организации, «Рейхсвербанд дер дойчен пресс», и ни один человек, кто имел – или чья супруга имела – еврейские корни с любой стороны, ее получить не смогут. Что же касалось выпускаемого материала, никому не разрешалось публиковать статьи, которые не были сначала одобрены партией. В особенности это касалось тех материалов, которые «расценивались как ослабляющие силу Рейха на родной земле или за границей, общественную волю немецкого народа, ее военный дух, культуру или экономику страны». Но все это и не должно было вызвать проблем, как спокойно убедил Геббельс шокированных журналистов в тот день: «Я не вижу причин, по которым у вас могут возникнуть проблемы с тем, чтобы писать статьи в соответствии с интересами государства. Вполне возможно, что правительство иногда может ошибаться – это касается индивидуальных мер и запретов, – но абсурдно полагать, что есть что-то превыше правительства. Да и в любом случае, в чем польза журналистского скептицизма? Он только ставит людей в неловкое положение и путает их».

Однако планы Геббельса простирались гораздо дальше, чем просто контроль над немецкой прессой. Всегда внимательно относившийся к новым возможностям сформировать более сильную позицию Берлина, он сразу понял, что проведение Олимпийских игр предоставит нацистам исключительную возможность представить Германию на международной арене как цивилизованное и современное государство, дружелюбную, но могущественную нацию, которую весь большой мир станет признавать и уважать. И Гитлер слушал Геббельса, так как хорошо знал, что тот планировал будущее Германии на дни, месяцы и годы вперед, и фюрер постепенно стал осознавать ценность предоставления миру более дружелюбного лица, чем то, которое он показывал до сих пор – бойцов штурмовых отрядов и солдат сил безопасности в мрачной военной форме. По меньшей мере перерыв на Олимпийские игры поможет Гитлеру выиграть время и убедить остальные государства в его мирных намерениях, несмотря на то, что он начал восстанавливать военные и индустриальные силы для грядущего великого противостояния.

В тот день Гитлер стоял с непокрытой головой на олимпийской стройке и спокойно слушал, как Вернер Марх объяснял, что ипподром, прилегающий к старому стадиону, мешает значительному увеличению его площади. Задержав взгляд на несколько секунд на ипподроме, Гитлер сделал заявление, которое поразило Марха. Ипподром должен «исчезнуть». И гораздо больший стадион будет построен, такой, который вместит в себя по меньшей мере сто тысяч посадочных мест. И более того, вокруг него необходимо будет построить один огромный спортивный комплекс, чтобы обеспечить место для широкого разнообразия соревнований, который будет называться «Рейхспортфелд». «Это будет задание для всей нации», – сказал тогда Гитлер. Это станет также свидетельством немецкой находчивости, культурного превосходства нации и ее растущей мощи. И в 1936 году, когда весь мир соберется здесь, на этой возвышенности, с которой открывается великолепный вид на Берлин, он узрит будущее не только Германии, но и всей западной цивилизации.

Через пять дней Вернер Марх, склонясь над своей чертежной доской, торопился закончить предварительные планы, которые утром ему надо было положить на стол фюреру.

В Сиэтле примерно в тот же час Том Боллз и его помощники отпустили первокурсников. Дни уже становились короче, и в половину шестого солнце зашло за мост Монтлейк, который располагался точно на востоке от лодочной станции. Парни небольшими группками стали подниматься обратно на холм к главному зданию университета, приглушенно разговаривая друг с другом о своих шансах попасть в команду.

Эл Албриксон стоял на плавучей пристани, прислушиваясь к шуму воды, разбивающейся о берег, и глядя на удаляющихся студентов. За этим суровым взглядом механизм его могучего мозга работал еще быстрее, чем обычно. Он никак не мог забыть о провальном – в большей или меньшей степени – сезоне 1932 года. Более сотни тысяч человек, столпившихся у берега озера, наблюдали за ежегодными состязаниями между Калифорнией и Вашингтоном. К началу главного события соревнований – университетской гонки – дул сильный ветер, и озеро пенилось белыми барашками. В самом разгаре гонки вашингтонское судно стало черпать воду. Пройдя уже половину дистанции, гребцы на своих подвижных скамьях плескались вперед и назад в нескольких сантиметрах воды. Когда лодка команды Вашингтона приблизилась к финишной линии, она была на 18 корпусов позади калифорнийской, и единственный вопрос, который оставался неясным, – потонет она или успеет пересечь финишную линию. Лодка оставалась более-менее на плаву, но итогом стало самое позорное поражение за всю историю университета.

В июне этого года команда Албриксона попыталась восстановить свое имя на ежегодной регате Межуниверситетской ассоциации гребли в городе Поукипси, в штате Нью-Йорк, но Калифорния опять побила их, на этот раз на пять корпусов. Позже тем летом сборная Вашингтона осмелилась поучаствовать в олимпийских отборочных соревнованиях на озере Квинсигамонд, в штате Массачусетс, чтобы попытаться завоевать признание еще раз. На этот раз их исключили еще в предварительных состязаниях. И вдобавок ко всему в августе 1932 года Албриксон наблюдал, как в Лос-Анджелесе его калифорнийский коллега, Кай Эбрайт, вместе со своей командой получил самую желанную в спортивном мире награду – олимпийскую золотую медаль.

Албриксон быстро перестроил команду. В апреле 1933 года подвергшаяся реформам университетская сборная быстро взяла реванш, одержав несомненную победу над олимпийскими чемпионами, калифорнийской командой «Голден Берс», в их родных водах в проливе Эсчуари, рядом с Оклендом. Через неделю ребята сделали это снова, обогнав Калифорнийский университет и Университет Лос-Анджелеса на двухкилометровой дистанции в Лонг-Бич, Калифорния. В 1933 году регата Поукипси была отменена в связи с Депрессией, но Вашингтон вернулся в Лонг-Бич в то лето, чтобы участвовать в гонке с лучшими командами Восточного побережья: Йеля, Корнелла и Гарварда. Вашингтон обогнал Йель всего на 2,5 метра и фактически стал национальным чемпионом. Эта университетская сборная, как сказал Албриксон журналу «Эсквайр», до сих пор была лучшей командой, которую ему когда-либо удавалось собрать. Она была, как говорили журналисты, «полна стремительности». Принимая во внимание последние события и обнадеживающий вид некоторых из первокурсников, уходивших из лодочной станции этим вечером, у Албриксона было достаточно причин оптимистично смотреть в следующий сезон.