Никола Тесла - Дневники. Я могу объяснить многое

К счастью, мне часто приходилось разъезжать по разным городам, так как я был инженером по монтажу и ремонту электрических установок, поэтому в своей убогой комнате я ночевал не более семи-восьми дней в месяц. Во время приема на работу директор парижского отделения Леопольд Ро [49]сказал мне, что в компанию Эдисона обычно не принимают инженеров с таким маленьким опытом, как у меня, и что он сделал для меня исключение только благодаря рекомендации Пушкаша. Я был благодарен ему за доверие и изо всех сил старался оправдать его. За полгода мне удалось доказать Ро, что он не ошибся, приняв меня на работу. К Рождеству мне были выплачены премиальные – небывалый случай для сотрудника, проработавшего в компании меньше года. Освоившись в компании, я замолвил словечко за Антала, который тоже хотел здесь работать. Реверди взял его на работу. Мне было очень приятно сознавать, что со мной считаются. Доверие и уважение окрыляли меня. Я старался не только делать свое дело, но и постоянно что-то улучшал, придумывал, совершенно не думая при этом о патентах. А вот Реверди помнил об этом и методично патентовал все мои изобретения, но только не на мое имя.

Мой звездный час в Континентальной компании Эдисона настал в октябре 1883 года после одного печального происшествия. Во время открытия вокзала в Страсбурге на вокзальной подстанции произошло короткое замыкание. Возник пожар, обрушилась стена и за всем этим наблюдал сам кайзер Вильгельм I [50]. Скандал был невероятный, причем с дипломатическим привкусом. По поручению кайзера германский посол в Соединенных Штатах потребовал от Эдисона скорейшего исправления положения, то есть – строительства и новой электростанции. Срок установил кайзер, который сказал, что к 1 марта станция должна быть готова. То есть в нашем распоряжении было менее шести месяцев – невероятно короткий срок. Эдисон прислал Реверди грозную и очень длинную телеграмму, смысл которой сводился к тому, что в случае невыполнения требования кайзера все руководство парижского отделения будет уволено. Можно представить состояние Реверди и его помощников. После такого скандального увольнения их больше никуда бы не взяли. Вместе с «Peitsche» [51]в телеграмме Эдисона был и «Zuckerbrot» [52]– в случае строительства станции в срок парижское отделение получало 25 000 долларов премиальных. Реверди бегал по кабинетам и кричал, что отдаст всю премию тому, кто возьмется за строительство станции, но никто не брался сделать это раньше июля. Мне стало жаль его. Премия тоже привлекала – такая огромная куча денег! Я мог бы исполнить свою давнишнюю мечту – купить для матери новый дом. Дождавшись, пока Реверди вернется в свой кабинет (разговаривать на людях мне не хотелось), я пришел к нему и сказал, что берусь построить станцию в установленный кайзером срок. Реверди осыпал меня комплиментами (французы на это мастера), подтвердил свои слова относительно 25 000 долларов и отправил меня к инженеру Морису Бертлену, который строил первую станцию, для того чтобы тот ввел меня в курс дела. Все в компании были уверены, что после случившегося Бертлена уволят, но этого не случилось. Впоследствии мне стало известно почему, но эта причина настолько мерзкая, что я не хочу упоминать о ней. В помощники себе (руководителю строительства полагался помощник) я выбрал Антала. Мы договорились, что поделим премию пополам. Антал отчаянно нуждался в деньгах, поскольку любовницы, которых у него всегда было несколько, обходились ему очень дорого. В Париже все дорого – и жилье, и женщины, и провизия.

В Страсбурге меня встретили насмешками. Приехал очередной горе-инженер строить станцию! Мэр Страсбурга Ипполит Бозен смотрел на нас с Анталом как на заклятых врагов. Его можно было понять. Сорванное открытие вокзала чуть было не стоило ему должности. У Вильгельма I характер был суровым. Это чувствуется даже по фотографиям. Когда строительство пошло полным ходом и стало ясно, что станция будет построена в срок, мэр изменил свое отношение к нам и стал приглашать меня (но не Антала, ибо не считал помощника ровней себе) на ужины. Меня поразило, что мэр крупного города, считавший себя образованным человеком, не знал, что на свете существуют сербы, хорваты, боснийцы и черногорцы. «Почему у вас такое имя? – спросил меня он, когда я впервые пришел к нему в гости. – Вы грек или поляк?» Когда у меня в Америке спрашивают, кто такие сербы и где они живут, я всегда вспоминаю Бозена.

Работать нам с Анталом приходилось очень много. Второго конфуза быть не могло, поэтому мы держали под своим контролем все, вплоть до мелочей. Попутно я пытался докопаться до причины замыкания из-за которого начался пожар, опрашивая тех, кто оборудовал сгоревшую станцию. Это расследование я проводил по собственному почину, поскольку считаю, что причины любой аварии непременно должны быть установлены, чтобы не было бы повторов. Я пришел к выводу, что все произошло по халатности Бертлена и его помощника, некоего Тома, которые поручили установку «сердца» станции – генератора малоопытным людям, не надзирали за ходом работ и не произвели пробного пуска до церемонии открытия. Я изложил всю эту информацию в письме к Реверди и попросил Антала, помогавшего мне в опросах, засвидетельствовать истинность того, что я пишу. Но Антал посоветовал мне не писать об этом и сказал, что Реверди скорее уволит меня, чем Бертлена. Когда Антал объяснил мне причину (будучи гораздо общительнее, чем я, он знал все сплетни до единой), я переписал свое письмо.

Вместо одного пробного пуска, как это полагалось правилами, мы сделали три, благо время у нас было. Мы так старались, что станция была готова на шесть дней раньше срока. Возвращаясь в Париж, мы с Анталом чувствовали себя богачами. 12 500 долларов и сейчас внушительная сумма, а в те времена доллар стоил чуть ли не втрое больше, чем сейчас. Мы строили планы и гадали – дадут ли нам отпуск или нет. Отпуска очень хотелось, поскольку устали мы невероятно. Пока были заняты делом, усталости не чувствовали, но когда закончили, она навалилась на нас. Я хотел навестить мать и заодно приобрести ей новый дом. Представлял, как куплю его тайком от нее, а затем приведу ее и скажу: «Мама, теперь ты будешь жить здесь!» С таким же успехом я мог бы мечтать о том, как построить лестницу до Луны, потому что негодяй Реверди обманул нас, то есть – меня, потому что Анталу он ничего не обещал. Реверди обманул меня, а я невольно обманул Антала.

Меня не только цинично обманули. Меня вдобавок унизили, выставив дураком. Когда я пришел к Реверди за деньгами, он отправил меня к своему помощнику, тот – к бухгалтеру, а бухгалтер – опять к Ро. Я не сразу понял, что надо мной издеваются. Сначала я думал, что стал жертвой привычной французской безалаберности, но, пройдя по этому кругу дважды, понял. Высказав Реверди свое возмущение, я потребовал, чтобы он исполнил свое обещание. Реверди посмотрел на меня так, как учитель смотрит на непонятливого ученика, и снова отправил к помощнику. Я сказал ему, что он бесчестный человек и что я не желаю с ним работать. Антал не последовал за мной, а остался в компании, потому что боялся надолго остаться без работы. Отец Антала с некоторых пор перестал давать ему денег, сказав, что не намерен содержать взрослого сына, которому давно пора научиться жить по средствам. Антал не имел за душой ни гроша и жил от одной получки до другой. У меня тоже практически не было сбережений, но я не мог оставаться в компании после такого унижения.