Кристофер Хитченс - Почему так важен Оруэлл

Таким образом, свидетельства, которые должны были бы пристыдить Оруэлла, были, оказывается, предоставлены не кем иным, как самим Оруэллом! Это немногим лучше другой привычки его недоброжелателей – нападать на него за произнесенные им цитаты так, будто слова эти принадлежат ему лично. (Мысль о том, что писатель должен иметь возможность «позволить» себе писательство, представляет собой нечто совершенно иное, и как идея – несколько «проблематична» (в модной терминологии новых левых). Если бы писательство могли позволить себе лишь буржуа, многие сочинения никогда не были бы написаны, а Оруэлл, для начала, никогда не встретил бы Гаррета).

Что же до «толп» черных и прочих цветных, мне кажется, я сказал по этому поводу достаточно. Оруэлл критиковал находящегося на пике популярности Ганди за то, что тот слишком полагается на «духовные силы», на непротивление злу, за то, что тот слишком пассивен в своей борьбе. Он громко возмущался тем, что во время освобождения Аддис-Абебы (столицы страны, раньше носившей название Абиссиния, а теперь – Эфиопия) от итальянских фашистов вначале был поднят «Юнион Джек», и лишь потом – абиссинский флаг. Он никогда не позволял своим читателям забывать о том, что они живут в империи, эксплуатирующей свои заморские колонии, написав однажды, что как бы Гитлер ни старался, он не смог низвести немецкий народ до презренного статуса индийского кули. И так далее в том же духе.

Исаак Дойчер – как и его соотечественник, Джозеф Конрад, – получил широкую известность как человек, освоивший английский язык уже в зрелом возрасте и сумевший написать на нем блистательную прозу. Но когда он пишет о «факте», заключающемся в том, что миллионы людей «могут» прийти к какому-либо заключению, он допускает ляпсус, на каком бы языке он ни говорил. Как и многие другие критики, он оценивает оруэлловский «1984» не по его литературным достоинствам и даже не по его полемическим особенностям, но по его потенциальной способности подавлять и разочаровывать людей. Таков стандарт, руководствуясь которым попы и цензоры выносят книгам приговор, провозглашая их лишенными необходимой «духоподъемной силы», которая одна делает литературу достаточно полезной для массового потребления. Претенциозное название эссе Дойчера лишь усиливает впечатление того, что происходит попытка что-то совершить исподтишка.

Реймонд Уильямс, который несет идею «культурологии» уже второму поколению британских читателей, задевает меня лично, и я оставлю его напоследок. Но если вы заметили, он также судит о книге по ее восприятию читателем. Конор Круз О’Брайен больше не относит себя к левым, но он все еще активно пользуется такими приемами в дискуссии, так что мы сталкиваемся с дилеммой: а читал ли автор работы Оруэлла, посвященные Киплингу и империи, и решил ли он по какой-то одному ему известной причине, что Оруэлл имел в виду совсем не то, о чем писал? Или, возможно, автор просто ничего не читал? Эти вопросы не теряют своей актуальности, несмотря на то что сам О’Брайен на своем пути успел перейти от красных и зеленых – через период, окрашенный в слегка багровые тона, – под оранжевое знамя британских патриотов.

Я выбрал приведенные выше цитаты не потому, что их просто найти и с ними легко работать. Каждое из этих высказываний – ключевое из всего того, что имеет отношение к его автору, и если они что-либо и замалчивают, так это ту враждебность по отношению к Оруэллу, которую взращивают в себе левые в массе своей. Однако не каждый раз приходится ловить столь выдающихся авторов на столь элементарных ошибках. Может ли статься, что враждебность снижает планку обычного интеллектуального уровня? И если да, то почему?

Говорят, что древнегреческий государственный деятель Аристид Справедливый был изгнан из Афин только за то, что граждан раздражало слышимое на каждом шагу слово «справедливый». На репутации Оруэлла есть некий налет непогрешимости, и это раздражает его критиков. (Если бы самому Оруэллу при жизни стало об этом известно, он тоже был бы сильно удивлен.) Но даже приняв во внимание такое раздражение, как объяснить то, что оно подталкивает людей заниматься очевидным искажением фактов?

Возвращаюсь к вопросу о колоссальных возможностях, владение которыми приписывают Оруэллу его противники. Однажды Оруэлл написал, что народная память о Томасе Карлейле – это прежде всего его огромный, широкий авторитет. Такой же, если даже не более превозносимой и однозначной, долгое время оставалась и собственная репутация Оруэлла. Но это же не приведение миллионов людей к отчаянию и апатии (Дойчер), не размывание моральных качеств целого поколения (Уильямс), не создание литературных произведений, которые, коварно маскируясь, на самом деле являлись продуктом целой «культуры» (Томпсон). Многие ключевые фигуры левого фланга, не проговаривая этого явно, воспринимают Оруэлла как врага , при этом врага опасного и страшного.

Та же картина в несколько меньшей степени была характерна и для времени самого Оруэлла. И снова проиллюстрировать изначальную нелюбовь и недоверие можно на простом – интеллектуальная упрощенность, по крайней мере, здесь присутствует – жанровом недопонимании. Оруэлл будто бы написал достойную всякого порицания фразу: «Рабочий класс воняет», о чем много говорили и чему охотно верили. Это словесное выражение смеси снобизма и глупости можно было, предположительно, обнаружить на страницах романа «Дорога на Уиган-Пирс», то есть – поскольку книга эта пользовалась бешеной популярностью в «Клубе левой книги» Виктора Голланца – фразу эту можно было найти и проверить. Однако ничего найдено и проверено, очевидно, не было, потому что в романе Оруэлл всего лишь пишет о том, что представления о дурном запахе рабочего класса были свойственны представителям класса среднего, в том числе – ближайшим его родственникам. Опровержение по поводу того, что Оруэлл когда-либо произносил или писал фразу: «рабочий класс воняет», было выпущено самим Виктором Голланцем, пусть и находившимся с Оруэллом в безнадежном противостоянии по политическим вопросам. Ничего не изменилось. Как показывают его опубликованные письма, как только Оруэлл писал нечто неприятное для левых, в ответ неизбежно звучали старые обвинения, что начинало выходить за рамки человеческого понимания и делало бессмысленным опровержения, основанные на фактах. Даже как-то неловко вновь повторяться в подобных мелочах, но и в наши дни, в критической дискуссии вокруг «Внутри чрева кита», опять применяется неизменный метод – приписывать Оруэллу слова, вложенные им в уста своих героев.

В качестве типичного выразителя всеобщей враждебности можно привести одного человека с левого фланга. Реймонд Уильямс принадлежал к коммунистическому поколению 1930–1940-х годов. (Его первой опубликованной работой был написанный в соавторстве с Эриком Хобсбаумом памфлет студентов Кембриджа в защиту советского вторжения в Финляндию времен пакта Гитлера – Сталина.) Вместе с Э. П. Томспоном и Стюартом Холлом, посеявшими первые семена нового левого движения 1950-х годов, отказался оставаться в рамках традиционного коммунизма. И когда у старых новых левых испортились отношения с новыми новыми левыми (это случается), он оказался одним из тех, кто продолжал пользоваться уважением младших поколений сочувствующих марксизму и интеллектуалов самых широких взглядов, в 1979 году группировавшихся вокруг Перри Андерсона и его New Left Review , более того издательство New Left Books опубликовало ряд интервью и бесед с Уильямсом, выдержанных в самом почтительном тоне, в серии под названием «Политика и литература».