Уолтер Айзексон - Леонардо да Винчи

Блюстители нравственности ( ufficiali di notte – “ночные должностные лица”), рассматривавшие такие донесения, начали расследование и, быть может, даже заключили Леонардо и других обвиняемых под стражу на день или на два. Обвинение могло бы повлечь за собой серьезное уголовное наказание, если бы пожелали объявиться свидетели. По счастью, один из трех других юношей оказался из знатнейшего семейства, породнившегося с самими Медичи. Поэтому дело закрыли “при условии, что не последует новых обвинений”. Но спустя несколько недель поступил новый донос – на сей раз написанный на латыни. В нем говорилось, что те четверо молодых людей неоднократно вступали в половую связь с Сальтарелли. Поскольку это письмо тоже было анонимным и ни один свидетель не явился подтвердить его, обвинение снова сняли – с тем же условием. На том, по-видимому, дело и кончилось 1 .

Тридцать лет спустя Леонардо оставил горькую запись в своей книжке: “Когда я сделал Христа-дитя, ты вверг меня в тюрьму, а теперь, если я покажу его взрослым, ты поступишь со мной еще хуже”. Тут скрыта какая-то загадка. Быть может, Сальтарелли позировал для одного из изображений юного Христа? В ту пору Леонардо чувствовал себя покинутым. “Как я уже говорил тебе, я остался без друзей”, – записал он. На оборотной стороне написано: “Если нет любви, что же тогда есть?” 2

Леонардо испытывал романтическое и сексуальное влечение к мужчинам и, в отличие от Микеланджело, не видел в этом ничего дурного. Он не старался ни скрывать, ни афишировать это, но, возможно, такая особенность усиливала его ощущение собственной непохожести на остальных. Он прекрасно понимал, что родился не таким, какими были его предки-нотариусы.

В разные годы у него в мастерской и дома жило немало красивых юношей. Через два года после происшествий с Сальтарелли на странице с изображением взрослого мужчины и красивого юноши, нарисованных в профиль лицом друг к другу (подобные парные портреты часто встречаются среди зарисовок в его записных книжках), он записал: “Фьораванте ди Доменико из Флоренции – мой самый любимый друг, он мне как…” 3 Предложение не дописано, но создается впечатление, что Леонардо нашел себе товарища, ответившего ему взаимностью. Вскоре после того, как была сделана эта запись, правитель Болоньи в письме к Лоренцо Медичи упоминал о другом молодом человеке, который работал вместе с Леонардо и даже принял его имя, назвав себя Пауло де Леонардо де Винчи да Фиренце [7] Такое изменение имен было обычным делом среди подмастерьев. Например, современник Леонардо, флорентийский живописец Пьеро ди Козимо, взял себе такое имя от учителя – Козимо Росселли. Что характерно, сам Леонардо не стал так поступать и всегда использовал отцовское имя как часть собственного полного имени: Леонардо ди сер Пьеро да Винчи. ( Прим. авт .) . Пауло выслали из Флоренции из-за “беспутной жизни, которую он там вел” 4 .

Одним из первых спутников жизни Леонардо во Флоренции был юный музыкант по имени Аталанте Мильоротти, которого Леонардо научил играть на лире. В 1480 году Аталанте было 13 лет, и примерно в ту пору Леонардо нарисовал, по его собственным словам, “портрет Аталанте с запрокинутым лицом”, а еще набросок нагого мальчика в полный рост, со спины, играющего на лире 5 . Через два года Аталанте поедет вместе с ним в Милан и в итоге добьется успеха на музыкальном поприще. В 1491 году он прославится благодаря одной оперной постановке в Мантуе, а потом изготовит для семьи мантуанского правителя двенадцатиструнную лиру “необычной формы” 6 .

Самыми серьезными и долговременными были отношения Леонардо с юношей, который поселился у него в 1490 году, имел ангельский вид, но дьявольский нрав, а потому заслужил прозвище Салаи – Дьяволенок. По словам Вазари, Салаи отличался “необыкновенной грациею и красотою” и имел “прекрасные, курчавые и вьющиеся волосы, которыми Леонардо очень восхищался”. Как мы еще увидим, он не раз становился предметом намеков и замечаний сексуального характера.

Не сохранилось ни одного указания на какие-либо любовные связи Леонардо с женщинами, а иногда он делал записи, которые ясно говорят о его отвращении к самой идее совокупления между мужчиной и женщиной. В одной из книжек есть такая запись: “Акт соития и все, что стоит с ним в связи, так отвратительны, что люди скоро бы вымерли, если бы это не был освященный стариной обычай и если бы не оставалось еще красивых лиц и чувственного влечения” 7 .

Гомосексуальность не являлась чем-то из ряда вон выходящим ни среди флорентийских художников, ни в кругу Верроккьо. Кстати, сам Верроккьо никогда не был женат, как и Боттичелли, которому тоже предъявляли обвинения в содомии. В числе других художников-геев были Донателло, Микеланджело и Бенвенуто Челлини (дважды осуждавшийся за содомию). В самом деле, l’amore masculino , “мужская любовь” – как, по словам Ломаццо, выражался Леонардо, – была во Флоренции явлением настолько распространенным, что в Германии слово Florenzer (“флорентиец”) сделалось эвфемизмом, обозначавшим мужеложца. Когда Леонардо работал на Верроккьо, среди флорентийских гуманистов как раз расцветал культ Платона и платонизма, что подразумевало идеализированное представление об эротической любви к прекрасным юношам. Гомосексуальная любовь прославлялась и в высокой поэзии, и в площадных песнях.

Тем не менее содомия считалась преступлением (о чем на собственном неприятном опыте узнал Леонардо), и иногда за нее преследовали. За семьдесят лет, последовавшие за учреждением в 1432 году совета блюстителей нравственности (ufficiali di notte), каждый год в содомии обвинялось около четырехсот человек, из них каждый год около шестидесяти осуждалось и приговаривалось к тюрьме, изгнанию или даже смерти 8 . Церковь видела в гомосексуальных связях грех. Папская булла, выпущенная в 1484 году, уподобляла содомию “плотскому общению с бесами”, и проповедники регулярно обрушивали на нее свой гнев. Данте, чью “Божественную комедию” Леонардо очень любил, а Боттичелли иллюстрировал, поместил содомитов в седьмой круг ада – наряду с богохульниками и ростовщиками. Впрочем, Данте выказал свойственное флорентийцам неоднозначное отношение к гомосексуалам: в поэме он восхвалял одного из соотечественников, которого сам же поместил в тот самый круг, – своего собственного наставника Брунетто Латини.

Некоторые авторы – вслед за Фрейдом, голословно заявлявшим, что “пассивные гомосексуальные” желания Леонардо “сублимировались”, – высказывали предположения, что его влечение подавлялось и находило выход лишь в творчестве. Возможно, спекуляции о том, что Леонардо предпочитал держать в узде свои сексуальные порывы, восходят к его собственному афоризму: “Кто не может обуздать похотливые желания, ставит себя на один уровень с животными” 9 . Однако у нас нет никаких оснований полагать, что сам он хранил целомудрие. “Те, кто во имя нравственности желает выставить Леонардо – этот неистощимый источник творческой мощи – неким бесстрастным или бесполым существом, явно рвутся обелить его репутацию, но имеют весьма сомнительные представления о том, как это лучше сделать”, – писал Кеннет Кларк 10 .