Уолтер Айзексон - Леонардо да Винчи

Другая группа рисунков пером и тушью, которую Леонардо выполнил для увеселения двора Сфорца, представляет собой карикатуры на смешных людей. Сам художник называл их visi mostruosi (“чудовищные лица”), а сейчас они больше известны как “гротески”. Большинство изображений величиной примерно с кредитную карточку, даже меньше. Эти сатирические картинки, как и аллегорические рисунки, возможно, предназначались для показа публике в сопровождении устных рассказов, шуток или театральных сценок в миланском замке. До наших дней дошло около двух десятков оригинальных карикатур (илл. 26), а еще сохранилось много точных копий, сделанных учениками из его мастерской (илл. 27) 19 . Гротески срисовывали и брали за образцы для подражания и художники, жившие позже, – в частности, чешский гравер XVII века Вацлав (Венцеслав) Холлар, а также британский иллюстратор Джон Тенниел, который сделал некоторых уродов прототипами Безобразной Герцогини и других персонажей “Алисы в Стране Чудес”.

Леонардо, наделенный обостренной чуткостью к красоте и уродству, сумел сатирически совместить их в своих гротесках. Вот что он писал в заметках для будущего трактата о живописи: “Если живописец пожелает увидеть прекрасные вещи, внушающие ему любовь, то в его власти породить их, а если он пожелает увидеть уродливые вещи, которые устрашают, или шутовские и смешные, или поистине жалкие, то и над ними он властелин и бог” 20 .

Эти гротески служат примером того, как именно наблюдательность Леонардо поставляла пищу его воображению. Он ходил по улицам с записной книжкой на поясе и высматривал людей с необычными чертами лица, из которых получились бы отличные натурщики, а затем приглашал их к себе поужинать. “Леонардо усаживался поближе к ним, – рассказывал его ранний биограф Ломаццо, – и принимался рассказывать самые дикие и нелепые истории, какие только можно измыслить, и гости его хохотали во все горло. Он очень внимательно присматривался к их жестам и смехотворным ужимкам и запечатлевал в памяти. А когда они уходили, он шел к себе в комнату и делал отличный рисунок”. Ломаццо упоминал о том, что Леонардо делал это отчасти для того, чтобы потом позабавить своих покровителей при дворе Сфорца. И те, кто смотрел на эти рисунки, “смеялись, наверное, не меньше тех, кто слушал рассказы Леонардо за ужином!” 21

В своих заметках для трактата о живописи Леонардо советовал молодым художникам поступать ровно так же: ходить по городу, выискивать в толпе подходящую натуру и заносить интересные позы в блокнот. “Отмечай их короткими знаками… в своей маленькой книжечке, которую ты всегда должен носить с собою, – писал он. – …Существует такое количество бесконечных форм и положений вещей, что память не в состоянии удержать их; поэтому храни их [наброски] как своих помощников и учителей” 22 .

Во время такой охоты на лица Леонардо иногда пользовался пером, а если дело происходило посреди улицы или площади, это было не очень удобно, и он обращался к гравировальной игле, или штифту. Острым серебряным наконечником штифта он водил по особой бумаге – заранее покрытой слоем грунтовки из перемолотых куриных костей, сажи или известкового порошка, иногда тонированной перетертыми в пыль минеральными красителями. Когда металлический наконечник оставлял борозды в грунтовочном слое, начинался процесс окисления, и постепенно проступали серебристо-серые линии. Иногда Леонардо рисовал мелом, углем или свинцовым грифелем. Движимый всегдашним любопытством, он постоянно экспериментировал с техникой рисования 23 .

Эта уличная охота на лица и получавшиеся в результате наброски помогали Леонардо решать задачу, над которой он бился, – устанавливать связь между движениями лицевых мускулов и чувствами человека. По меньшей мере со времен Аристотеля, утверждавшего, что “возможно вывести характер из черт лица” 24 , люди пытались найти способы судить о внутренних качествах людей, исходя из формы черепа или черт лица. Такое чтение по лицам получило название физиогномики. Леонардо, по своему складу эмпирик, отрицал научную ценность физиогномики и ставил ее в один ряд с астрологией и алхимией. “Об обманчивой физиогномике и хиромантии не буду распространяться, так как в них истины нет, и явствует это из того, что подобные химеры научных оснований не имеют”, – заявлял он.

Но хотя Леонардо и не считал физиогномику истинной наукой, он не отрицал того, что по чертам лиц все же многое можно понять. “Правда, что знаки лиц показывают отчасти природу людей, пороков их и сложения, – писал он далее. – Так, на лице – знаки, отделяющие щеки от губ, и ноздри от носа, и глазные впадины от глаз, отчетливы у людей веселых и часто смеющихся; а те, у кого они слабо обозначены, – люди, предающиеся размышлению; а те, у кого части лица выступающие и глубокие, – люди зверские и гневные, с малым разумом; а те, у кого поперечные линии лба сильно прочерчены, – люди, богатые тайными и явными горестями. И так же можно говорить на основании многих частей” 25 .

Он придумал хитрую систему условных обозначений, позволявшую быстро намечать отдельные части лица, чтобы легче было рисовать потом. Он ввел особые значки для разных элементов: это были десять видов носов в профиль (“прямые, горбатые, продавленные”), одиннадцать видов носов спереди, а также разные другие характерные черты. Заметив на улице любопытного персонажа, художник мог быстро набросать в своей книжке подходящие значки, а потом, вернувшись к себе в мастерскую, не спеша воссоздать увиденное лицо по памяти. С безобразными лицами все было проще: “О лицах уродливых я не говорю, так как они без труда удерживаются в памяти” 26 .

Пожалуй, самый запоминающийся из гротесков Леонардо – рисунок с изображением пяти голов, выполненный около 1494 года (илл. 28). В центре – старик с орлиным носом и выпирающей нижней челюстью, какими Леонардо обычно награждал своего излюбленного персонажа, стареющего воина. У него на голове венок из дубовых листьев, он пытается держаться с достоинством, но выглядит при этом немного доверчивым и глуповатым. Четверо мужчин, обступивших его, хохочут как сумасшедшие или ухмыляются.

Вероятно, Леонардо создавал этот рисунок для комической сценки, которую готовил для развлечения публики в замке Сфорца, но никаких сопроводительных заметок не сохранилось. И это даже хорошо, потому что мы можем дать волю фантазии и попытаться угадать замысел Леонардо. Что за сюжет мог стоять за этим рисунком? Быть может, этот старик собрался жениться на “курносой карге” (изображенной на другой карикатуре Леонардо той же поры), а его друзья насмехаются над ним и в то же время ему сочувствуют? А может быть, это просто гротескное олицетворение человеческих напастей – например, помешательства, слабоумия и мании величия?