Элифас Леви - История магии. Обряды, ритуалы и таинства

Мы уже говорили, что первая часть легенды о Золотом Руне воплощает тайны Орфической Магии, а вторая – посвящена разумным предостережениям против злоупотребления ворожбой, или Магией Тьмы. Ложная, или Черная, Магия, известная ныне под именем «колдовство», никогда не удостаивалась звания науки – это всего лишь пагубная страсть к экспериментам. Все необузданные страсти порождают неестественную силу, которую воля уже не в состоянии себе подчинить, силу, послушную лишь тирании самой страсти. Именно поэтому Альберт Великий убеждает нас никого не бранить в гневе. Именно такова история проклятия Тесеем Ипполита. Необузданная страсть – это сумасшествие, а последнее, в свою очередь, – это отравление или застой Астрального Света. Именно поэтому сумасшествие заразно, а страсть так похожа на колдовство. Женщины превосходят мужчин в колдовстве потому, что страсти легче охватывают их. Колдун в первую очередь сам является жертвой обстоятельств, образно выражаясь – ядовитых грибов фатальности.

Греческие ведьмы, особенно фессалийские, придумывали ужасные испытания и отвратительные ритуалы. Чаще всего это были женщины, терзаемые неудовлетворимыми уже желаниями, состарившиеся куртизанки, уродливые безнравственные чудовища. Алчущие любви и жизни, эти несчастные создания находили любовников лишь в могилах, разоряя гробницы, чтобы фальшивыми ласками терзать ледяные тела молодых людей; они воровали детей и душили их крики, прижимая к своим обвислым грудям. Этих женщин знали под именами «ламии», «стриги», «эмпузы». Дети вызывали у них зависть, а значит, и ненависть и потому приносились в жертву. Некоторые, подобно упомянутой Горацием Канидии, закапывали их по горло в землю и оставляли умирать от голода среди пищи, до которой они не могли дотянуться; другие отрубали им головы, руки и ноги. Плоть детей ведьмы вываривали в медных котлах до состояния мази, а затем, смешав эту мазь с соком белены, белладонны и черного мака, натирали получившейся смесью виски, подмышки и те органы, которые непрестанно беспокоили несбыточные желания, и впадали в забытье, полное необузданных роскошных снов. Необходимо открыто заявить: именно таковы источники Черной Магии и именно такова ее традиционная практика. Именно эти ее тайны служили предметом передачи в Средние века; именно этим занимались якобы невинные жертвы инквизиции, которых огню предавал не столько приговор суда, сколько проклятие народа. Именно в Испании и Италии дольше всех проживало множество потомков стриг, ламий и эмпузий – сомневающихся отсылаем к наиболее опытным криминологам этих стран, мнения которых свел воедино королевский адвокат суда Гранады Франциск Торребланка [51] Подойдет практически любой демонолог. Иезуит Мартинус Делрио, автор Disquisitionum Magicarum Libri Sex, может много рассказать о ламиях и стригах. Можно назвать еще Иоанна Виеруса, ученика Корнелия Агриппы, чей знаменитый труд об обманах и иллюзиях колдовства был переведен на французский с латыни в 1885 году. в своей Epitome Delictorium.

Медея и Цирцея – вот примеры греческих ведьм. Цирцея – порочная женщина, которая околдовывает и позорит своих любовников; Медея – наглая отравительница, для которой нет никаких ограничений; саму Природу она записывает к себе в сообщники. Существа, подобные Цирцее, способные очаровывать, а затем осквернять своей близостью, существуют и на самом деле. Они способны лишь внушить животную страсть, истощить человека, а затем – подвергнуть презрению. С ними следует обращаться как Одиссей – через страх побуждая к подчинению, а в итоге – бросая их без сожаления. Это прекрасные бессердечные чудовища, суть жизни которых – тщеславие. Древние изображали их сиренами.

Что же касается Медеи, то это воплощение порока, добровольного зла. Ее не запугать, и она способна любить, но такая любовь страшнее ненависти. Это плохая мать, убийца своих детей. Она любит ночь и при свете луны собирает ядовитые травы, чтобы приготовить отраву. Она магнетизирует воздух, погружает в горе землю, заражает воду, отравляет даже огонь. Змеи дарят ей свою кожу, она бормочет страшные слова, кровавый след тянется за ней, а из рук ее падают искалеченные члены тел. Советы ее сводят с ума, а ласки – вселяют ужас.

Такой становится женщина за счет знакомства с запрещенной наукой, стремящаяся подняться над тем, что предписано ее полу. Мужчины избегают ее, дети прячутся, когда она проходит мимо. Нет ей ни разума, ни истинной любви, а гордость ее вечно мучают деяния самой Природы, восстающей против такого положения дел.

Стоит упомянуть о магическом мастерстве человека по имени Тархон, посвятившего в свое время Нуму. Сам Тархон был учеником халдея по имени Тагес. У науки в то время были уже свои апостолы, бродившие по всему свету, создавая везде царей и жрецов. Нередко и само преследование их оказывалось ко благу замыслов Провидения. Так произошло, в частности, накануне семьдесят второй Олимпиады, четыре поколения спустя после царствования Нумы, когда в Италию бежал от тирании Поликрата Пифагор из Самоса. Великий приверженец философии чисел посетил священные места всего мира, побывал даже в Иудее, где согласился подвергнуться обрезанию [52] Я не знаю, откуда взялась эта легенда, и вопрос о ее происхождении не стоит того, чтобы копья ломать. Элифас Леви сообщает ее как исторический факт; но нет никаких сомнений, что месье Эдуард Шуре с удовольствием включил бы этот эпизод в свою романтизированную биографию Пифагора, если бы не счел его чересчур мифическим даже для своих целей. В итоге же биограф удовлетворился замечанием о том, что мудрец из Самоса изучил иудейский монотеизм во время своего двенадцатилетнего пребывания в Вавилоне. ради того, чтобы быть допущенным в таинства Каббалы. Эти таинства ему передали, хотя и с некоторыми искажениями, пророки Иезекииль и Даниил. Затем, опять же с большими усилиями, Пифагор получил по рекомендации фараона Амасиса и египетское посвящение. Собственный гений Пифагора помог ему самостоятельно заполнить лакуны в сведениях, полученных от иерофантов, так что он сумел возвыситься до уровня магистра и толкователя таинств.

Пифагор определял Бога как живую абсолютную истину, облаченную в свет; Слово он называл числом, выраженным в форме; а все сущее – выводил из Тетраксиса, то есть из тетрад. Кроме того, он утверждал, что Бог – это высшая музыка, природа которой – гармония. Религия, по Пифагору, – это высшее выражение справедливости; медицина – самая совершенная из наук; красоту он считал выражением гармонии, силу – разума, счастье – совершенства. Истина же на практике определялась как недоверие к слабости и порочности человека.