Архемандрит Иоаким (Специерис) - Пустынница Фотиния

Торговые дела моего отца были успешны. Мои успехи в уроках и телесном развитии были также достаточно хороши. На третьем году нашего пребывания в Александрии мой отец поехал по работе в Верхний Египет и пробыл там около трех месяцев. Во время отсутствия моего родителя я заболела, не имея никакого заболевания. Говорю, не имея заболевания, поскольку у меня не было никакой телесной болезни, но желание видеть своего отца меня мучило настолько, что я впала в меланхолию, перестала играть в детские игры и во сне и наяву произносила: «Папочка, папочка, ты где?»

Хозяин дома, по имени Георгий, испугавшись, что со мной может приключиться нечто плохое, послал моему отцу телеграмму, чтобы он возвращался в Александрию, поскольку Яннакис печалится. Как только отец мой получил телеграмму, он тут же бросил дела и поспешил в Александрию, напуганный и обеспокоенный. Добравшись до дома в первом часу дня, он от входа закричал: «Яннис, Яннис, Яннакис!», но Яннакис не отвечал, поскольку принял по совету врача хинина и лежал в своей кровати погруженный в сон, не естественный, а происшедший от воздействия лекарства. Отец мой, перепрыгивая через две-три ступеньки по лестнице вверх, мгновенно оказался в передней. С криком «Яннакис» он устремился к комнате, где я спала. Хозяйка дома Кате услышала его крик, но не успела ничего сказать. Он оказался в моей комнате, позади его хозяйка дома и служанка. Отец не мог сдержаться и с плачем и криком «Яннакис» схватил меня в свои объятия и стал целовать меня. Хоть я и находилась в глубоком сне, но открыла глаза и, увидев перед собой любимого отца, начала плакать и кричать: «Папа, мой папочка!» и целовать ему руки и гладить лицо. Эта сцена продолжалась около пяти минут. Он положил меня на кровать, я стала кричать: «Папа, папенька, не уходи!», а он от слез не мог ответить.

В тот самый момент пришел врач и, осмотрев меня, сказал, что кризис миновал, но по обыкновению врачей посоветовал сменить на некоторое время климат. Отец мой, выслушав слова врача со вниманием, не стал терять времени, но тут же послал телеграмму в Верхний Египет, что по некой причине он не может продолжить работу. Спустя несколько дней в Александрию приехал компаньон моего отца, с которым он вступил в соглашение, и не прошло 15 дней, как мы были готовы к путешествию в Пирей. Прежде чем пуститься в путь, он купил мне форму моряка на девятилетнего мальчика, поскольку мне шел тогда 9-й год.

На следующий день мы простились с домашними и друзьями и сели на русский теплоход, уходивший в полдень в Смирну. Мы занимали места первого класса, а я походила на мальчика, морячка 10-и лет, так как отец мой одел меня в мужское платье и купил мне маленькую трость. Сделал он это из чрезмерной ко мне любви и, как я поняла позже, для большей, как он полагал, моей безопасности, хотя он уже никогда не оставлял меня одну. Когда мы покидали Александрию, я уже почти выздоровела. Море было голубым, небо чистым, а луна магически отражалась в спокойном море. На теплоходе были заполнены не только места первого и второго класса, но его палуба и трюм были полны русских паломников, возвращавшихся из Иерусалима, куда они ездили ради поклонения святыням. А я во время всего плавания была очень счастлива.

Многие из пассажиров звали меня и говорили: «Ян-накис иди сюда, мы дадим тебе сладкого». Но поскольку отец мой запретил мне брать что-либо от посторонних, я отказывалась от предлагаемого угощения. Другие, чаще женщины, говорили моему отцу: «Какой красивенький мальчик! Он как девочка прекрасен! Пусть растет Вам на радость, господин Герасим».

На протяжении всего плавания я без устали играла, прыгала, смеялась, пела песни, которым меня выучила учительница Фросо в Александрии. Когда какая-нибудь из дам говорила мне: «Яннакис, иди сюда, я поглажу тебя по головке», я отвечала: «Нет, нет!» – и бежала в объятия своего отца и целовала ему руки и лицо. Я непрестанно осыпала любимого отца вопросами. Доехав до Смирны, мы пересели на другой теплоход той же компании, который на другой день, то есть 10-го мая, отправлялся в Пирей.

Стоя на палубе, мы глядели на лодки, рассекавшие море, и вдруг неизвестно откуда на теплоходе появилась бабочка. Увидев ее, я бросилась ей вдогонку, чтобы поймать. Я кричала: «О, о, бабочка!» Бегала туда-сюда, смех, радость, прыжки, крики! В конце концов я ее поймала. Отец мой от радости расплакался, я же в растерянности спросила: «Папочка, ты плачешь из-за бабочки? Хочешь, я ее выпущу? Ты расстроился из-за того, что я ее поймала?» «Нет, мой Яннакис, – это я от радости, что ты полностью здоров».

Мерез два дня мы прибыли в Пирей. Когда сошли с корабля, моей радости не было предела, ведь я находилась в Греции. Большое впечатление на меня произвело то, что все вокруг говорят по-гречески. Я спросила своего отца: «Отец, здесь не говорят по-арабски?» «Нет, – ответил он мне, – здесь нет арабов». – «Как здорово, – сказала я, – все говорят по-гречески». Отец снял номер в гостинице Петруполя в Пирее до тех пор, пока мы не найдем подходящего жилья. Первой заботой моего отца было найти учительницу или учителя для моего обучения. Тогда же отец сказал мне, чтобы я никому ничего о нас не рассказывала, в том числе того, что я девочка. Найдя учительницу по имени Аглаиа, он договорился с ней, чтобы она обучала меня на дому до сентября. В сентябре он записал меня в Греческую школу, в которую я поступила по результатам вступительных экзаменов. Мне шел тогда десятый год. Записали меня в школу с именем Иоанн Герасиму, поскольку в Турции, также как и в Аравии вместо фамилий используют имя отца, так, например, отец мой назывался Герасим Иоанну. Мы оставили и учительницу, чтобы она готовила меня к урокам.

Отец мой, будучи не в силах пробыть без меня даже несколько часов, приходил в школу и спрашивал у директора, как обстоят мои дела с учебой и прилежный ли я ученик. Слыша от директора, что я успешно продвигаюсь в науках и отличаюсь прилежанием, он весьма радовался. А я с ревностью посещала все дисциплины, в том числе и гимнастику.

В школе обучалось и несколько девочек, три из них были в одном классе со мной. Однажды одна из них по имени София попросила у меня тетрадь, чтобы переписать греческий перевод, поскольку она отсутствовала на предыдущем уроке. Я с неудовольствием выслушала ее просьбу и спросила: «Почему ты не просишь у кого-нибудь другого?» «Потому, – ответила она, – что считаю тебя самым симпатичным из всех других учеников». Я посмеялась, не поняв смысла ее слов, и дала ей тетрадь, которую она забрала до следующего дня. В тетради у меня была написана песенка, которой меня научила моя домашняя учительница, и начиналась она следующими словами: