Г. Мишо - История крестовых походов

Разные завоевательные предприятия вождей в соседних странах только раздражали нетерпение христианского ополчения, стремившегося идти исполнить свой обет. Когда же наступила осень, то поход был снова отложен под предлогом позднего времени и зимних дождей. Наконец, отбытие из Антиохии было назначено на март 1099 г. В определенное время Готфрид и граф Фландрский выступили в Лаодикею; Боэмунд провожал их до этого города, но поспешил возвратиться в Антиохию, опасаясь потерять тут свое главенство. Продолжая путь, Готфрид и Роберт Фландрский взяли Тортоссу, начали осаду Джебеля, но покинули вскоре этот город, и затем вся армия соединилась под стенами Архаса, осада которого уже была начата Раймундом.

Во время этой осады возникли сомнения насчет открытия священного Копья. Чтобы покончить с этими толками, священник Бартелеми решился подвергнуться огненному испытанию. В обширной долине был приготовлен костер. В присутствии христианской армии марсельский священник, облаченный в простую тунику, держа в руках священное железо, обернутое в шелковую материю, вошел на пылающий костер и через минуту вышел из пламени. Бартелеми умер через несколько дней после этого, упрекая своих усердных приверженцев, что они подвергли его необходимости доказывать истину своих слов посредством такого страшного испытания.

В то время как крестоносцы осаждали Архас, к ним прибыли два посольства: одно – от императора Алексея, которому они сделали не очень лестный прием, другое – от халифа Каирского. Этот халиф только что сделался властителем Иерусалима и давал знать христианам, что ворота священного города будут отперты не иначе как перед обезоруженными пилигримами. Воины Креста с презрением отнеслись и к предложениям, и к угрозам египетского халифа. Армии был подан сигнал поспешного выступления в Иерусалим.

В христианской армии, состоявшей из 300 000 воинов под стенами Антиохии, теперь насчитывалось не более 50 000, но войско это, за которым уже не следовала толпа бесполезного сброда, составляло грозное ополчение. Эмир Трипольский, побежденный после кровопролитной битвы, откупился данью, чтобы спасти свою столицу. Пилигримы перешли через владения бейрутские, тирские и сидонские, не встречая на своем пути неприятеля. Правители прибрежных городов посылали им продовольствие и заявляли о своем миролюбии и покорности. Богатая Финикийская страна, раскрыв свои сокровища перед крестоносцами, произвела на них радостное впечатление: земля обетованная предстала перед ними во всей прелести; ливанские христиане явились приветствовать своих братий и избавителей. Армия ликовала и, оживленная святой надеждой, сделалась образцом дисциплины и благочестивого единения. Проходя через Птолемаиду, крестоносцы получили обещание от эмира этого города подчиниться их власти, если они покорят Иерусалим. Гора Кармил, Кесария, Лидда и Рамла представились глазам крестоносцев одна за другой, и все эти местности, полные священных воспоминаний, признали владычество латинян. Но вот что представляется почти невероятным: в Рамле предводители вдруг возбудили вопрос, идти ли им осаждать Дамаск или предпринять осаду Каира. Воины Креста были уже только в десяти милях от Иерусалима, и мужество их как будто поколебалось в ту минуту, когда они приближались к городу, где должна была осуществиться цель их тягостного и славного похода. Однако же страх был скоро заглушен воспоминанием о стольких подвигах и также о близости Святых мест. Единогласно было решено приступить к осаде Иерусалима.

Ночь накануне прибытия христианской армии в Иерусалим была проведена без сна. Сколько стран было пройдено ими, скольким бедствиям подверглись они, чтобы достигнуть этой святой цели крестового похода! В их благочестивом нетерпении им казалось, что эта ночь тянется слишком долго. Когда показалась утренняя заря, не один из крестоносцев опередил знамена. Иерусалим не открывается издали; его можно увидеть, только когда уже совсем приближаешься к нему; в продолжение нескольких часов глаза 60 000 пилигримов, пробирающихся по горам Иудейским, были неотступно устремлены туда, откуда должна была открыться перед ними Масличная гора.… Велик был их восторг, радостны были их слезы, когда, наконец, показались стены и башни того города, который вмещал в себе Голгофу! Всадники сошли со своих коней и пошли босые; стоны, вопли, преклонения, молитвы и тысячекратно переливающийся возглас «Иерусалим!» служили выражением трогательного и восторженного благоговения воинства Святого креста.

ерусалим, город еврейских царей, пророков и Христа, Спасителя мира, столько раз прославленный и столько раз разоренный, имел во время первого крестового похода то же пространство, ту же окружность и тот же вид, что и в настоящее время. Характер местности был также тот же самый; тогда, как и теперь, смоковница, масличное и терпентинное деревья составляли скудную растительность иерусалимской почвы. Природа вокруг священного города представилась спутникам Готфрида такой же, как и нам, неизвестным путешественникам новейших времен, – безмолвной, суровой, мертвенной. Над ней как будто навек суждено тяготеть проклятиям Священного писания. Впрочем, следует заметить, что печальная картина этих бесплодных гор находится в соответствии с судьбой Иерусалима: как не омертветь природе вокруг того места, где принял смерть сам Бог, Творец ее?..

Обозначим прежде всего расположение христианского лагеря. Плоская местность северной части Иерусалима, покрытая масличными деревьями, представляет единственное подходящее место для лагеря. На этой площади, к северо-северо-востоку от Иерусалима, и раскинули свои палатки Готфрид Бульонский, Роберт Нормандский и Роберт Фландрский; против лагеря, с этой стороны, были ворота, называемые теперь Дамасскими, и другие, малые ворота, Иродовы, которые теперь заделаны. Танкред расположился на северо-западной стороне против ворот Вифлеемских; затем, палатки Раймунда Тулузского были расставлены на возвышенности, называемой теперь холмами св. Георгия; между ними и стенами города находилась узкая долина Рефраимская и обширный, глубокий пруд. Такая позиция была не совсем благоприятна для осады. Поэтому граф Тулузский решился перевести часть своего лагеря на гору Сион, к югу от города. На востоке же были долины, или, вернее, глубокие овраги, Иосафатовы и Силоамские, которые не позволяли ни стать лагерем, ни приступить к осаде города с этой стороны.