Святой Николай Кавасила - Изъяснение Божественной Литургии, обрядов и священных одежд

Но так как то, что было сказано и совершено над хлебом и чем знаменовалась смерть Господня, служило лишь изображением и подобием, а хлеб остается все еще хлебом, сделавшись только даром Богу, и потому изображает собою Тело Господне в первое время Его жизни, потому что оно тоже сначала было даром, как сказано выше, – по этой причине священник прилагает к хлебу и представляет на нем те чудеса, которые совершались над тем [Телом Господа] в то время, когда Он был новорожденным и еще лежал в яслях. Поставив над ним так называемую звездицу, он говорит: и звезда пришла и остановилась [над местом], где был Младенец (Мф. 2, 9); повторяет также слова, задолго до того времени изреченные о Нем пророками и приличные одному Богу, для того, чтобы люди из-за Его плоти и из-за внешности не составили о Нем понятий унизительных, не достойных Его Божества: словом Господним небеса утвердишася (Пс. 32, 6); Господь воцарися, в лепоту облечеся (Пс. 92, 1); покрыла есть небеса добродетель Его и разума Его исполнь земля (Авв. 3, 3). Говоря это, Он покрывает дары, то есть хлеб и чашу, честными покровами и кадит со всех сторон, ибо и сила воплощенного Бога в течение известного времени, до времени чудес и свидетельства с неба, была прикровенна. Но кто был так мудр, что мог говорить о Нем: Господь воцарися, в лепоту облечеся и прилагать к Нему и все прочие изречения, приличные Богу, – те узнавали Его, чтили как Бога и различали тот покров, который на Нем был. Это-то самое и изображая, иерей говорит при покровении даров: покрый нас кровом Крилу Твоею и кадит повсюду. После этих слов и действий священник молит Бога, чтобы в этом священнодействии все достигло Его по назначению; потом идет к престолу и, став пред священною трапезою, начинает самое священнодействие.

Первое место в ряду священных слов занимает начальное славословие: Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа. Молитва к Богу обыкновенно состоит в благодарении, в славословии, в исповедании, в прошении. Но первое место между ними принадлежит славо словию, в особенности потому, что таково правило людей благоразумных, приступающих к Господу, – прежде всего выставлять на вид не то, что касается их самих, а то, что как будто бы только и относится к Господу. А таково именно и есть славословие, ибо кто просит, тот водится желанием поправить свои обстоятельства; кто приносит исповедание, стараясь освободиться от зла, тот также выставляет себя на вид; и кто благодарит, очевидно, действует под влиянием удовольствия при виде своих благ; а кто приносит славословие, тот оставляет в стороне и себя, и все свое и славословит Господа ради Самого Господа, ради Его силы и славы. Затем и самый порядок вещей, самая сообразность с существом дела требуют, чтобы на первом месте здесь было славословие. Как только мы приступаем к Богу, мы прежде всего познаем Его неприступную славу, силу и величие. Следствием этого бывает удивление, изумление и тому подобное, а это уже и есть славословие. Если мы пойдем далее, узнаем Его благость и человеколюбие, – следствием того бывает благодарение. После того мы начинаем созерцать все величие благости Его, все богатство Его человеколюбия. Первым и вполне достаточным доказательством этого величия, этого богатства для нас служит то, что мы сами так злы и что, несмотря на то, Он не перестает нам благодетельствовать; это доказательство убеждает нас, как человеколюбив Бог, и убеждает лучше других, потому что оно ближе к нам, оно – в нас, оно у нас перед глазами; между тем, если мы будем припоминать свои дурные поступки перед Богом, это и будет то, что называется исповеданием. Прошение же занимает четвертое место; после таких размышлений, посредством которых мы познаем благость и человеколюбие Божие к нам, само собою следует, что мы должны быть смело уверены, что, если будем просить – непременно получим то, в чем нуждаемся. Если уже Он был так благ к людям дурным, то каков будет для тех, кто переменяется [к лучшему], кто уже оправдан за то, что исповедал свои грехи, по слову пророка: глаголи ты прежде беззакония твоя, да оправдишися! (Ис. 43, 26).

Таким образом, славословие занимает первое место в ряду молитвы; по этой причине прежде всякой молитвы, прежде всех священных слов священник славословит Бога. Но зачем он провозглашает троичность в Боге, а не единство Божие? Не говорит: «благословен Бог» или «благословенно Царство» [Божие], но различает Лица: благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа. Через вочеловечение Господа люди в первый раз узнали, что в Боге три Лица; между тем то, что совершается здесь, служит таинственным изображением этого самого вочеловечения Господня, поэтому и нужно, чтобы в самом начале этого священнодействия просияла, была провозглашена Троица.

После славословия он предлагает прошение, говоря: миром Господу помолимся. Ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно (Рим. 8, 26). Поэтому, чтобы мы не пустословили, он дает нам касательно молитвы необходимые наставления и прежде всего научает, как нужно молиться, – что нужно молиться миром . Но почему он после славословия непосредственно велит воссылать прошение, между тем как еще не было ни исповедания, ни благодарения Богу? Потому что в этом слове «мир» заключается уже мысль о тех [видах молитвы], если только кто захочет настоящим образом об этом поразмыслить, ибо кто недоволен встречающимися с ним в жизни обстоятельствами, тот не может иметь и мира в самом себе – его имеет только человек благоразумный, который за все благодарит, по правилу блаженного Павла (1 Фес. 5, 18); не может иметь и тот, у кого нечиста совесть, а чистая совесть без исповеди – дело невозможное. Таким образом, кто молится с миром, у того в душе уже было и благодарение, и исповедание. А притом и прошение, которое они приносят Богу, представляет их и благодарящими, и исповедающимися.

О чем они просят? О помиловании. А это просьба осужденных: когда у этих последних нет более никаких средств к защите, когда им нечего уже бывает говорить в свое оправдание, они обращаются к судье с этим последним словом в надежде получить просимое, если уже не по праву, то по его человеколюбию. А кто поступает так, тот этим самым свидетельствует, с одной стороны, об особенном добродушии Судии, с другой – о своих дурных качествах: здесь одно есть свойство исповеди, а другое – свойство благодарения. К молитве же народ побуждает священник, как лицо, на то поставленное. Для этого-то, собственно, он и поставлен во главе народа, как ходатай за него и посредник, чтобы его молитва была действительна и имела больше силы, как сказал и апостол Иаков: много может молитва праведного (Иак. 5, 16), когда и все те, за кого воссылается молитва, прилагают к тому все, что только нужно с их стороны: благие нравы, молитву, покорность и другие добрые качества, о которых знают, что они приятны Богу.