Нилима Дас - Мать. Из жизни Матери

Это произошло в январе 1907 года, вскоре после кровавого подавления революционного движения в России.

Я и несколько моих друзей вместе занимались изучением философии. В тот день проходила наша обычная встреча, как вдруг нам сообщили о приходе таинственного посетителя, желавшего нас видеть.

Мы вышли ему навстречу и увидели человека в чистом, но поношенном костюме, с прижатыми к телу руками и опущенным бледным лицом, наполовину скрытым черными полями шляпы, своим видом напоминавшего загнанного животного. При нашем приближении он снял шляпу и окинул нас быстрым и смелым взглядом.

В сумеречном освещении было довольно сложно разглядеть черты его бледного, казалось, воскового, лица. Можно было лишь различить его печальное выражение.

Затянувшееся молчание становилось неловким, и я спросила: «Чем я могу вам помочь?»

«Я только что прибыл из Киева, чтобы увидеть вас».

Голос его был уставшим, басистым и немного глуховатым, в речи улавливался славянский акцент.

Из Киева, чтобы увидеть нас! Такой поворот нас несколько удивил. Он истолковал наше молчание как сомнение и после некоторого колебания продолжил: «Видите ли, в Киеве есть группа студентов, проявляющих большой интерес к философским идеям. Нам случайно попали в руки ваши книги, и мы были счастливы наконец-то обрести такое обобщающее учение, которое не ограничивается одной лишь теорией, но и вдохновляет на действия. Мои товарищи, мои друзья послали меня к вам за наставлениями по интересующим вопросам. Вот я и приехал».

Он ясно и четко выражал свои мысли на правильном, если не сказать – элегантном языке, и нам было совершенно очевидно, что если он что-то и недоговаривал из соображений предосторожности, то все, что он говорил, было, по крайней мере, правдой.

Пригласив незнакомца в комнату и усадив его на диван, мы получили возможность хорошенько рассмотреть его при ярком освещении. Бледное от недосыпания или недостатка солнечного света лицо его несло на себе печать страданий и тревог; в то же время оно сияло ясным светом интеллекта, озарявшего его лоб и глаза, печальные усталые глаза, покрасневшие от переутомления или, возможно, от слез…

Застигнутые врасплох такой неожиданной встречей, мы молчали. Но через какое-то время, желая получше понять цель его визита, мы поинтересовались, чем он занимается в своей стране. Прежде чем ответить, он, казалось, сосредоточился, словно принимая какое-то решение, и затем медленно произнес: «Я живу и работаю ради революции».

Этот ответ прозвучал как похоронный звон в роскошных буржуазных апартаментах.

Ничем не выдавая своих эмоций и восхищаясь его откровенностью и искренностью, мы спросили, чем могли бы ему помочь. Наше доброжелательное отношение придало ему уверенности, и он начал свой рассказ:

«Вы, наверное, слышали о последних событиях в России, поэтому я не буду на них останавливаться. Но, возможно, вы не знаете, что в центре революционного движения существует небольшая группа людей, именующих себя студентами, к которой принадлежу и я. Иногда мы собираемся вместе для принятия каких-либо решений, но чаще работаем независимо, во-первых, для того, чтобы не привлекать к себе внимания и, во-вторых, чтобы каждый мог сосредоточиться и действовать в собственном районе. Я выполняю роль связного и предоставляю свое жилище для общих встреч и собраний.

Мы долго боролись, ожесточенно и открыто, надеясь победить с помощью террора. Нам казалось, что ради торжества Справедливости, Свободы и Любви хороши любые средства. Надо было видеть, что мое сердце разрывалось от сострадания и жалости при виде человеческих несчастий (в свое время я выучился на врача с единственной целью облегчать людям физические страдания), когда я, в силу непреклонных обстоятельств, был вынужден проливать чужую кровь. Удивительно, не правда ли? Никто не верил, что я ужасно страдал из-за этого. Тем не менее это так. Но окружающие люди убеждали меня, и порой очень успешно, в необходимости совершать такие действия.

Однако даже в разгар ожесточенной борьбы я понимал, что наши методы далеко не самые лучшие, что, наверное, можно действовать по-другому, что мы попусту растрачиваем свои лучшие силы и, несмотря на двигавший нами почти фанатичный энтузиазм, в конечном счете можем потерпеть полное поражение.

И вот пришло время расплаты, которое подкосило нас, словно колосья. Постигшая нас беда заставила задуматься и переосмыслить весь прошлый опыт. Лучшие из нас погибли. Самые способные и преданные делу революции, те, кто мог повести за собой, заплатили за свое бесстрашие и самопожертвование ссылкой или жизнью. Ужас объял наши ряды; только тогда мне удалось убедить своих товарищей прислушаться к тому, что я думал и чувствовал.

Мы неспособны вести силовую борьбу, поскольку в наших рядах нет единства и необходимой для этого организованности. Нам необходимо научиться лучше понимать глубинные законы природы и лучше согласовывать свои действия. Мы должны научить окружающих нас людей думать, размышлять, чтобы они ясно понимали, чего именно мы добиваемся, и стали бы для нас действенным подспорьем, а не препятствием, как сейчас.

Я пытался объяснить своим товарищам, что нация может завоевать свободу, только если она ее заслуживает; для этого необходимо сначала стать достойным этой свободы. Но в России ничего этого нет. Нам еще многое предстоит сделать, чтобы воспитать и вывести народные массы из спячки и безразличия. И чем раньше мы это сделаем, тем скорее подготовимся к новым действиям.

Я смог убедить в этом своих друзей. Они поверили мне, и мы начали учиться. Так к нам попали ваши книги. Я приехал сюда с надеждой адаптировать ваши идеи к нашей сегодняшней ситуации, чтобы с их помощью выстроить новый план действий. Я хочу попросить вас также написать для нас небольшую брошюру, которая была бы руководством в нашей борьбе и которую мы могли бы использовать для того, чтобы распространять среди людей прекрасные идеи единства, гармонии, свободы и справедливости».

На мгновение он задумался, а затем несколько тише продолжил:

«И все же иногда меня одолевают сомнения, не являются ли мои философские мечты просто утопией, не веду ли я за собой своих товарищей по ложному пути, не является ли это проявлением трусости; другими словами, не лучше ли отвечать насилием на насилие, разрушением на разрушение, кровопролитием на кровопролитие и так до самого конца?»

«Насилие не может привести к успеху в таком деле, как ваше. Как можно рассчитывать достичь справедливости с помощью несправедливости или гармонии – с помощью ненависти?»

«Я понимаю. Почти все наши товарищи думают так же. Что же касается меня, то я испытываю отвращение к любой форме кровопролития, оно меня ужасает. Я чувствую угрызения совести всегда, когда наши действия приводят к чьей-либо смерти, словно тем самым мы отдаляемся от поставленной цели.