Жозеф де Гибер - Духовность Общества Иисуса

Для него не было послушания без полного подчинения воли и даже суждения приказам и указаниям настоятеля: именно к этому, к недостаточности простого их исполнения, возвращается он снова и снова. В 1547 г. Поланко, снова вернувшийся к своим обязанностям секретаря, пишет Араосу, чтобы ввести его в курс дел римской общины. В связи со стремлением Игнатия не принимать никого «непригодного к нашему Институту», он в первую очередь говорит именно об этом: «Всякое упорство в привязанностях, косность суждения и своеволие, пусть даже восполненные другими, положительными, качествами, нельзя терпеть в этом доме, где, имея даже множество возможностей удовлетворять свое стремление к бедности и умерщвлять многочисленные себялюбивые склонности, можно найти еще больше возможностей упражняться в покорности воли и суждения и вообще во всем, что касается послушания» [166] Ibid., I, p. 615. . Разумеется, в качестве мотивов такого послушания Игнатий не забывает подчеркнуть, в особенности в своем классическом письме, такие традиционные доводы, как уверенность и умножение заслуг. Однако глубинная причина того, что он настоятельно требует от человека всецелого, всеохватного подчинения, заключается в следующем: это подчинение есть одновременно непременное условие совершенного служения Богу и упражнения в самой полной, самой трудной, самой ценной форме самоотречения, которая до самых глубоких корней поражает себялюбие, соперничающее в душе с Богом.

Посему как в «Мемориале» Гонсалвиша, так и в переписке на каждом шагу встречаются примеры суровых порицаний и строгих наказаний, которыми святой карал самых видных своих учеников за всякое легкое несовершенство в послушании. 28 февраля 1555 г. Гонсалвиш отмечает: «Вчера и позавчера отец Поланко, который замещает нашего отца, так же как и министр [сам Гонсалвиш] и другие священники получили выговор за маленьким столиком по распоряжению повара за то, что намереваясь отобедать в коллегии, не предупредили его». И объясняет: «Это наш отец велел повару самостоятельно наложить и исполнить это наказание» [167] Memoriale, п. 243, Scr. de S. Ign., I, p. 271; Fontes Narr., I, p. 668. . 22 апреля об отъезде Поланко и Диего де Гусмана в Лоретто говорится следующее: «Перед отбытием отец предписал дону Диего суровое наказание самобичеванием, которое заменил впоследствии порицанием со стороны Хуана Филиппо. Причина же состояла в том, что он настоятельно требовал этого паломничества, в то время как должен был просто предложить его и выказать свою склонность к нему» [168] Ibid., n. 337, p. 314; cf. n. 211, p. 271: самобичевание назначено отцу, который пригласил незнакомца, прежде чем получил на то разрешение; Игнатий соглашается, чтобы незнакомец приехал, «при условии, что он ничего не узнает о самобичевании». .

Эти примеры, которые были подобраны довольно случайно и которые можно было бы умножить, являют нам другой способ Игнатия воспитывать в своих сыновьях полное самоотречение, столь ему желанное, способ, которым Игнатий широко пользовался: частое применение публичных порицаний и наказаний, налагаемых за нарушения, зачастую незначительные, обычай, нас изумляющий, как он изумлял, а порой, как мы знаем, даже возмущал не одного вновь прибывшего в дом Санта-Мария делла Страда [169] Ibid., п. 140, р. 221; Fontes Narr., I, p. 611: один священник из Генуи, приехавший в дом, услышав, как брат-коадъютор Рион делает выговор, «хотел уйти, не в силах видеть, как такому человеку делает выговор кто-то, кто едва знает “Отче наш”; ибо если бы такой выговор сделали ему, он не смог бы удержаться от ответа, а, возможно, и не только». Однако доброму Гонсалвишу удалось несколько его урезонить и немного разъяснить ему суть дела. . Порой, в особенности людям, которым доверял и в чьей неколебимой добродетели был уверен, Игнатий сам делал строгие выговоры, обращаясь с ними «без всякого почтения и даже жестко и с суровыми порицаниями» [170] Ibid., п. 102, Scr. de S. Ign., I, p. 202; Fontes Narr, I, p. 587. . Однажды на глазах у Рибаденейры, обсуждая важный вопрос с Лаинесом, который вел себя несколько настойчивее, чем нужно, Игнатий сказал: «Тогда берите Общество и управляйте им сами!» – отчего бедный Лаинес замолчал и смирился [171] Memoriale, n. 104, Scr. de S. Ign., I, p. 202; Fontes Narr, I, p. 587; в n. 105 Гонсалвиш прибавляет: «Отец наш мне сказал несколько дней тому назад, что, кто будет мерить его любовь внешними проявлениями, тот сильно ошибется, и то же можно сказать об отвращении и суровом обращении. Об отце можно сказать, что suscipit inflrmos im spiritu lenitatis etc. (принимает слабых в духе кротости; ср. Гал 6, 1), тем же, кто уже окреп, дает твердый хлеб и пищу мужей». . И Рибаденейра говорит нам, что в последний год своей жизни Игнатий, всецело признавая, что никому Общество не обязано столь многим, как Лаинесу, обращался с ним так сурово, что, как он признался Рибаденейре, такое обращение порой удручает его так, что он обращался к Господу нашему и говорил: «Господи, что я такого сделал Обществу, что этот святой так со мной обращается?». Игнатий же, объясняет Рибаденейра, хотел тем самым сделать его святым и подготовить к должности генерала: «Тем, кто был в добродетели еще младенец, заключает он, – Игнатий давал молоко; тем, кто преуспел более, – хлеб с коркой; что же до совершенных, то с ними он обращался еще строже, дабы заставить их быстрее устремляться к совершенству» [172] De Ratione S. Ign. in gubern., с. 4, p. 454; Рибаденейра приводит и другие примеры, в том числе пример Надаля, которому Игнатий algunas vezes… dio tan teribles capelos que le hizo llorar muchas lagrimas («иногда делал такие суровые выговоры, что заставлял его горько плакать») .

Чаще, однако, эти порицания назначались в форме capeli, или публичных внушений в трапезной, и, как правило, эту обязанность смирять подобным образом перед всей общиной даже самых видных отцов поручали брату Антонио Риону, хорошему коадъютору с хорошо подвешенным и острым языком; представляется, что он справлялся с ней идеально. В «Мемориале» Гонсалвиша мы часто встречаем упоминания наказаний «с capello Риона» [173] Chron., II, р. 163; Memoriale, v. g. п. 109, 140 .

Таким образом, бесспорно, что у Игнатия есть осознанная и хорошо продуманная система подготовки, варьирующаяся в зависимости от способностей каждого: «Хорошо заметно, – отмечает Камара, – что в порицаниях отец induit personam quam vul, aut ut index severam, aut ut pater benignam [174] …принимает на себя ту роль, какую хочет, или строгого судьи или доброго отца. – Прим. пер. . Мне вспоминаются некоторые подробности его более сурового обращения с Поланко и Надалем и более мягкого с другими, более слабыми» [175] Memoriale, п. 250; Scr. de S. Ign., I, p. 274; Pontes Narr., I, p. 673. Приведем еще один пример, взятый из «Ежедневных записок» Герартса (Geeraerts) (Poland Compl., II, p. 585 и 581): 31 мая 1556 г. Игнатий велит ректору Римской коллегии ut publicamfaceret disciplinam per Miserere; ut ieiunaret in offa etvino, etsequente die поп comederet, priusquam referret aliquot Agnus Dei quos fratribus distribuerat («публично подвергнуть себя самобичеванию во время Miserere и ограничиться в еде вином и битками, а на следующий день не есть, пока не принесет несколько Agnus Dei и не раздаст братьям»); 15 декабря 1555 г. он велел тому же ректору готовить пищу. . Но к чему эти строгости?