Виктор Милан - Козырные тузы

– Кто заявляет свои права на нее?

– Я заявляю свои права на нее.

Вперед выступил еще один мужчина и получил от Бэлзама маску с шакальим ликом Анубиса.

Воздух за спиной у Бэлзама заколыхался и засиял. Свечи погасли. Из воздуха медленно вылепился золотистый силуэт человека ростом до потолка, с песьими чертами лица и горящими желтыми глазами. Он стоял со скрещенными на груди руками и смотрел вниз, на Эйлин. Сердце у нее отчаянно заколотилось и дрогнуло, и она впилась ногтями в собственные ладони. Кроме нее, казалось, никто не замечал его появления.

Женщина в остроносой маске встала напротив Эйлин.

– Осирис, – заговорила она. – Я – Сет, один из эннеады Анну, сын Геба и Нут.

Он почувствовал, как Эйлин открыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела она произнести и слова, как правая рука азиатки наотмашь ударила ее по лицу. Она упала навзничь и проехала по скользкому мозаичному полу.

– Узрите же! – приказала женщина. Она прикоснулась пальцами к глазам Эйлин, а когда отняла их от ее лица, они блестели от влаги. – Животворный дождь!

– Осирис, – произнес мужчина с шакальей головой и выступил вперед, чтобы занять место женщины. – Я – Анубис, сын Ра, Открывателя Путей, Властитель Погребального Холма.

Он обошел Эйлин и придавил ее к полу.

Теперь Кларк опустился на колени рядом с ней, а золотистый исполин все так же безмолвно высился у него за спиной.

– Осирис, – проговорил он. Глаза в крошечных прорезях соколиной маски блеснули. – Я – Гор, сын твой и Исиды. – Он прижал два пальца к губам Эйлин, заставляя ее открыть рот. – Я пришел припасть к стопам твоим, я сын твой, Гор, я касался уст твоих; я сын твой, я люблю тебя. Сомкнуты были уста твои, но я привел для тебя в порядок уста твои и зубы твои. Я открыл для тебя очи твои. Я раскрыл для тебя уста твои орудием Анубиса. Гор разомкнул уста мертвого, как разверз в старину уста твои железом, Сетом дарованным. И восстанут мертвые, и выйдут из могил своих, и тело ее воссоединится с Великим Домом Древних Богов в Анну, и возложит на голову ее корону уререт Гор, повелитель человечества.

Кларк взял из рук Бэлзама нечто похожее на деревянную змею. Эйлин попыталась вырваться, но мужчина с шакальей головой держал крепко. Кларк взмахнул змеей и легко коснулся ею губ и глаз Эйлин – четыре раза.

– О Осирис, я раскрыл для тебя челюсти твои, и ныне они разомкнуты.

Он отступил в сторону. Бэлзам склонился над ней, пока между ними не осталось всего несколько дюймов, и произнес:

– Ныне дарую я тебе хекау, слово силы. Гор разомкнул для тебя уста твои, дабы мог ты промолвить его. И слово это – Тиамат.

– Тиамат, – прошептала Эйлин.

Фортунато, помертвев от страха, вломился в сознание Бэлзама.

Трудность заключалась в том, чтобы двигаться дальше, не позволить странности всего происходящего ошеломить себя. Если он не даст угаснуть ассоциативной цепочке, то окажется в той части памяти Бэлзама, которая ему нужна.

Бэлзам был уже близок к экстазу. Фортунато пробивался сквозь вереницу образов и тотемов египетской магии до тех пор, пока не добрался до самых ранних, от них перешел к отцу Бэлзама, а потом в обратном порядке проследил все семь поколений до самого Черного Джона.

Все, что Бэлзам когда-либо слышал, читал или воображал себе о своем предке, хранилось здесь. И его первое мошенничество, когда он выманил у золотых дел мастера Марано шестьдесят унций чистого золота. И его бегство из Палермо. Встреча с греком, Альтотасом, и изучение алхимии. Египет, Турция, Мальта и, наконец, Рим, где он очутился в возрасте двадцати шести лет, полный сил, красивый, с рекомендательными письмами к членам высшего общества.

Знакомство с Лоренцей. Фортунато видел ее точно такой, какой она предстала взору Калиостро, когда впервые обнажилась перед ним, четырнадцатилетняя девочка, но ослепительная в своей красоте: стройная, изящная, с нежной оливковой кожей, черными как ночь волосами, рассыпавшимися по плечам, безупречными маленькими грудками, благоухающими дикими прибрежными цветами.

Потом было путешествие по Европе в каретах, обитых темно-зеленым бархатом, и красота Лоренцы открывала им доступ в любое общество без ограничений, так что они могли жить на подачки знати, а их остатки раздавать на милостыню.

И вот, наконец, Англия.

Фортунато видел, как Калиостро скачет в глубь лесной чащи верхом на окровавленном вороном гунтере. Он отбился – и не вполне случайно – от Лоренцы и одного юного английского лорда, который был совершенно покорен ею. Его светлость, вне всякого сомнения, в этот самый момент кувыркался с ней в какой-нибудь придорожной канаве, а Лоренца, вне всякого сомнения, уже придумала способ обернуть это обстоятельство к их выгоде.

А потом вдруг среди бела дня с неба скатилась Луна.

Калиостро пришпорил жеребца и погнал его к пламенеющему призраку. Он опустился на землю на поляне в нескольких ярдах поодаль. Когда до него оставалась сотня футов, конь вдруг встал как вкопанный, поэтому Калиостро привязал его к деревцу и спешился. Видение было размытым, состоящим из разрозненных линий, и, когда Калиостро двинулся к нему, от него вдруг отделилась часть…

В этом месте его воспоминания обрывались. В следующий миг Калиостро в обществе Лоренцы уже возвращался обратно в Лондон в карете, исполненный каких-то высоких намерений, которые так и остались для Фортунато неясными.

Он прочесывал память Бэлзама. Это знание должно было быть там. Хоть какой-то обрывок воспоминания о том, что это за существо было в лесу, что оно сказало или сделало.

И в этот самый миг Бэлзам встрепенулся и прорычал:

– Эта баба забралась в мою голову!

Он снова видел все глазами Эйлин, кляня себя за неловкость. События приняли катастрофический оборот. Фортунато вдруг осознал, что смотрит в глаза тщедушному человечку в толстых очках и рясе.

А еще через мгновение он снова очутился в своей камере. Двое тюремщиков ухватили его под локти и волокли к выходу.

– Нет! – умолял он. – Пожалуйста. Еще несколько минут!

– Что, понравилось у нас, да? – хохотнул один из тюремщиков.

Он толкнул Фортунато к двери. Нога поехала на скользком линолеуме, и он плюхнулся на четвереньки. Тюремщик пнул его куда-то под левую почку, но не сильно: сознания он не потерял.

Потом они снова тащили его по бесконечным грязно-зеленым коридорам и втолкнули в обитую темными панелями комнату без окон и с длинным деревянным столом. За ним сидел мужчина лет тридцати в дешевом костюме. Волосы у него были темно-русые, лицо невыразительное. На кармане пиджака блестела золотая бляха полицейского. Рядом с ним сидел другой мужчина, в тенниске и дорогой спортивной куртке. Приторно красивый, с волнистыми белокурыми волосами и ледяными голубыми глазами. Фортунато вспомнил масона, о котором ему рассказывала Эйлин, Романа.