Герберт Уэллс - Война миров. В дни кометы

До сих пор еще не объяснено, каким образом марсиане могли умерщвлять людей так быстро и так бесшумно. Многие предполагают, что они как-то концентрировали интенсивные тепловые лучи в совершенно не пропускающей тепло камере. Эту конденсированную теплоту они бросали параллельными лучами на тот предмет, который избирали целью, при посредстве полированного, параболического зеркала, подобно тому как параболическое зеркало маяка бросает снопы света. Но никто не выяснил этих подробностей. Несомненно одно – здесь действовали тепловые лучи. Тепло, невидимое тепло вместо видимого света. Все, что только могло гореть, превращалось в языки пламени при его прикосновении; свинец растекался как вода; лучи размягчали железо и расплавляли стекло. При прикосновении вода, клокоча, обращалась в пар.

В эту ночь около сорока человек лежали под звездным светом около ямы, обугленные и обезображенные до неузнаваемости, и всю ночь пустошь между Хорзеллом и Мэйбюри была безлюдна и пылала заревом.

В Чобхеме, Уокинге и Оттершоу, вероятно, в тот же день узнали об этом избиении. В Уокинге лавки уже были закрыты, когда это произошло, и кучки народу, торговцев и других, заинтересованных слышанными рассказами, разгуливали по Хорзелл-Бриджу и между заборами, по дороге, ведущей на пустошь. Молодежь после дневной работы, воспользовалась этой новостью, конечно, как предлогом пойти погулять и пофлиртовать.

Вы можете представить себе, какой был гул голосов по дороге в темноте.

В Уокинге только немногие знали, что цилиндр открылся, хотя несчастный Хендерсон отправил посыльного на велосипеде в почтовую контору со специальной телеграммой для вечерней газеты.

Когда гуляющие парами и втроем вышли на открытое место, то увидели кучку людей, которые возбужденно спорили и смотрели на вращающееся зеркало над песчаными ямами; волнение их, без сомнения, передалось и подошедшей публике.

Около половины девятого, когда делегация была уже уничтожена, там, близ места их гибели, собралась толпа человек в триста или даже больше, не считая тех, которые свернули с дороги, чтобы подойти поближе к марсианам. Среди них находились три полисмена (один конный), которые старались, согласно инструкциям Стэнта, осадить толпу и не подпустить ее к цилиндру. Не обошлось, конечно, дело и без тех горячих голов, для которых всякое сборище является поводом пошуметь и позабавиться.

Стэнт и Огилви, предупреждая возможность столкновения, телеграфировали из Хорзелла в казармы, как только марсиане показались из своего цилиндра, и просили прислать роту солдат, для того чтобы оградить этих странных существ от насилия. После этого они вернулись во главе несчастной делегации. Описание их смерти так, как видела это толпа, совпадает с моим собственным впечатлением: три вспышки зеленого дыма, глухое гудение и языки пламени.

Толпе, однако, было труднее бежать, чем мне. Их спас только песчаный, поросший вереском холм, задержавший часть тепловых лучей. Если бы параболическое зеркало было поднято на несколько ярдов выше, не осталось бы никого, кто мог бы рассказать о случившемся. Они видели, как вспыхивал огонь, как падали люди, как невидимая рука, зажигавшая кустарники, быстро приближалась к ним в сумерках. Со свистом, заглушавшим гул, из ямы мелькнул луч над их головами, зажигая вершины буков, окаймлявших дорогу, раскалывая кирпичи, разбивая вдребезги окна, воспламеняя оконные рамы и разрушив часть крыши одного из домов на углу.

При треске и блеске пылавших деревьев охваченная паническим ужасом толпа несколько секунд колебалась.

Искры и горящие сучья начали падать на дорогу, кружились огненные листья, загорались шляпы и платья. С пустоши послышались крики.

Все вопили и кричали. Конный полисмен проскакал среди всеобщего смятения с криком, схватившись руками за голову.

– Они идут! – крикнула какая-то женщина.

Тотчас же все повернулись и, ринувшись на стоявших позади, стали прокладывать себе дорогу к Уокингу. Все разбегались слепо, как стадо баранов. Там, где дорога становится у́же и темнее, между высокими заборами, толпа сжалась и произошла отчаянная давка. Не обошлось, конечно, без жертв: трое – две женщины и один маленький мальчик – были раздавлены и растоптаны. Их оставили умирать среди ужаса и мрака.

Что касается меня, то я помню только, что натыкался на деревья и спотыкался в кустарнике. Надо мой навис невидимый ужас марсиан. Этот безжалостный тепловой меч, казалось, взмахивал, сверкая над головой, прежде чем обрушиться и уничтожить меня. Я выбежал на дорогу между перекрестком и Хорзеллом и побежал к перекрестку.

Скоро я изнемог от волнения и быстрого бега, пошатнулся и упал около дороги, невдалеке от моста через канал у газового завода. Я упал и лежал неподвижно.

Пролежал я так, должно быть, довольно долго.

Я приподнялся и сел, недоумевая. В течение минуты я не мог понять, как я сюда попал. Недавний ужас точно спал с меня, как одежда. Шляпа пропала, и воротничок соскочил с запонки. Несколько минут назад передо мной были только неизмеримая ночь, пространство и природа, моя беспомощность, страх и близость смерти. Теперь все сразу переменилось, и мое настроение было совсем другим. Переход этот совершился незаметно. Я стал снова самим собой, таким, каким я бывал каждый день, обыкновенным скромным горожанином. Пустырь, мое бегство, летучее пламя казались мне теперь сном.

Было ли это все на самом деле? Это казалось мне невероятным.

Я встал и пошел по крутому спуску моста. Моя голова плохо работала. Мои мускулы и нервы расслабились. Я пошатывался, как пьяный. Над аркой моста поднялась чья-то голова, и показался рабочий с корзиной. С ним шел маленький мальчик. Рабочий прошел мимо, пожелав мне доброй ночи. Я хотел заговорить с ним – и не смог. Я только ответил на его приветствие каким-то бессвязным бормотанием и прошел дальше через мост.

Около арки Мэйбюри поезд – волнистая полоса белого огненного дыма и длинная гусеница светлых окон – пронесся к югу – тук-тук, тук-тук – и исчез. Кучка людей разговаривала у ворот одного из домов, составлявших так называемую Восточную Террасу. Все это было так реально, так знакомо. А там, в поле… Это было так невероятно, фантастично. «Нет, – подумал я, – этого не могло быть».

Вероятно, я не совсем нормален и чувствую не так, как все люди. Иногда я страдаю от странного чувства. отчужденности от самого себя и от окружающего мира. Я как-то извне наблюдаю за всем, откуда-то издалека, вне времени, вне пространства, вне житейской борьбы, вне ее трагедий. Это ощущение было очень сильно у меня в ту ночь. Все это было резким контрастом моему сну. Здесь такая безмятежность, а там, меньше чем за две мили, – стремительная, летучая смерть. Газовый завод шумно работал, и все электрические лампочки горели. Я остановился подле разговаривающих.