Ричард Матесон - Я – легенда (сборник)

Перспектива еще сорока лет такой жизни заставила его содрогнуться.

И все же он до сих пор не покончил самоубийством. Правда, к своему физическому здоровью он относится без особой почтительности. Неправильно питается, неправильно пьет, неправильно спит и вообще все делает неправильно. Ресурсы его организма небезграничны; он подозревал, что давно уже играет в кошки-мышки с болезнями.

Но небрежное отношение к своему телу – это не самоубийство. О приготовлениях к самоубийству он даже ни разу не думал. Почему?

Казалось, ответа на этот вопрос вообще нет. Невилл ни с чем не смирился, не приспособился к образу жизни, который ему навязали. И все же вот он сидит здесь, спустя восемь месяцев после того, как чума унесла последнюю жертву, девять – после того, как разговаривал с другим человеком, десять – после смерти Вирджинии. Будущего у него нет, настоящее поистине беспросветно. А он все бредет и бредет куда-то.

Что это, инстинкт? Или он просто идиот? Ему воображения на самоубийство не хватает, так получается? Почему он не наложил на себя руки в самом начале, когда совершенно пал духом? Что его побудило подготовить дом к обороне, установить холодильную камеру, генератор, электроплиту, резервуар для воды, построить теплицу, соорудить верстак, сжечь дома по обе стороны от своего жилища, набить комнаты пластинками, книгами и мириадами консервных банок и даже – скажи кому-нибудь, не поверят, – даже налепить на стену модные фотообои?

Может быть, любовь к жизни – не пустые слова, а реальная, управляющая сознанием сила? Может быть, в его лице природа оберегает свой последний огонек от посягательства собственных же созданий?

Роберт Невилл прикрыл глаза. Зачем думать, зачем рассуждать? Ответа нет. То, что он продолжает жить – случайность, упущение копуши-природы. Он просто слишком туп, чтобы собственноручно положить всему этому конец, вот где собака зарыта.

Позже он намазал клеем обрывки обоев и наклеил обратно на стену. Если не подходить к стене слишком близко, изъян незаметен.

Он попробовал вновь вернуться к проблеме бацилл, но быстро понял, что не может ни о чем думать – только о собаке. Через несколько минут Невилл с удивлением поймал себя на том, что сбивчиво молится Богу, прося уберечь пса. Именно в этот момент он ощутил отчаянную потребность в вере в Бога – пастыря своих созданий. Но, даже произнося молитву, он сам себя осуждал за сентиментальность и почувствовал, что в любой миг способен сорваться на глумление над собственной молитвой.

Однако он каким-то чудом сумел продолжить молитву, игнорируя внутреннего иконоборца. Потому что хотел, чтобы пес был рядом. Пес был необходим ему.

Выйдя поутру на крыльцо, Невилл обнаружил, что и молоко, и бифштекс словно испарились.

Он быстро обвел взглядом газон. На траве валялись две женщины, но пса не было видно. Вздох облегчения сорвался с губ Невилла.

«Хвала тебе, Господи, – подумал он и сам себе ухмыльнулся. – Будь я верующим, я бы счел, что молитва подействовала».

Он тут же принялся бранить себя за то, что проспал появление собаки. Должно быть, пес приходил сразу после рассвета, едва на улицах стало безопасно. Видимо, он выработал свою систему выживания – иначе давно бы погиб. Нет, надо было не спать, а наблюдать за крыльцом.

Невилл утешил себя надеждой, что начал завоевывать доверие пса, пусть даже только едой. У него было мелькнула мысль, что бифштекс и молоко утащили вампиры, а не собака, но беглый осмотр крыльца его успокоил. Бифштекс не перенесли через чесночное кольцо, а выволокли сквозь него. А вокруг чашки всюду были крошечные, пока не подсохшие брызги молока, которые мог расплескать только жадный язык лакающей собаки.

Он пошел завтракать лишь после того, как выставил на крыльцо новую чашку молока и новый бифштекс – в тень, чтобы молоко не слишком нагрелось. Подумав, поставил рядом еще и чашку с холодной водой.

После завтрака Невилл отвез двух женщин в огненный котлован, а на обратном пути заехал в супермаркет и прихватил две дюжины банок лучших собачьих консервов, а также коробки с галетами для собак, лакомствами для собак, мылом для собак, порошок от блох и проволочную щетку.

«Господи, можно подумать, что я готовлюсь к рождению ребенка, – подумал он, навьючившись, как верблюд. Добрел до машины. Его губы искривила нерешительная усмешка. – Зачем притворяться? Я год так не радовался, год так не волновался».

Восторг, который он испытал, увидев в микроскоп возбудителя болезни, – ничто по сравнению с чувствами, которые пробудила встреча с собакой.

Он помчался домой, на восьмидесяти милях в час и не смог подавить разочарованный стон, когда увидел, что мясо и молоко нетронуты.

«Ну и чего же ты ожидал, черт возьми? – саркастично спросил он себя. – Собака не может есть каждые пять минут».

Сгрузив собачью еду и собачьи туалетные принадлежности на кухонный стол, Невилл взглянул на часы. Десять пятнадцать. Пес вернется, когда проголодается опять.

«Терпение, Невилл, терпение, – сказал он себе. – Пусть у тебя будет хотя бы эта добродетель».

Он убрал подальше все, что притащил из супермаркета. Потом осмотрел снаружи дом и теплицу. Требовалось закрепить расшатанную доску и заклеить стекло в крыше теплицы.

Собирая чеснок, Роберт Невилл снова задумался, почему же вампиры еще ни разу не подожгли его дом. Это же элементарный тактический ход. Может быть, они боятся спичек? Или просто не могут догадаться – слишком отупели? В конце концов, они неизбежно лишились части своих умственных способностей. Переход от жизни к ходячей смерти должен сопровождаться определенным распадом тканей.

Нет, эта теория ничего не объясняет, потому что по ночам к его дому приходят и живые. У этих-то с мозгами все в ажуре? Или нет?

Он выбросил эту проблему из головы. Ему было не до того. Остаток утра он провел за приготовлением и развешиванием чесночных ожерелий. И вновь удивился действенности луковиц. В легендах чудесным средством всегда были цветы чеснока. Он пожал плечами. Какая разница? Отпугивают – и отпугивают. Вероятно, цветы тоже сгодятся.

После ланча Невилл уселся у глазка, наблюдая за чашками и тарелкой. Ниоткуда не слышалось ни звука, если не считать почти незаметного гудения кондиционеров в спальне, ванной и на кухне.

Пес появился в четыре. Сидя в ожидании перед глазком, Невилл чуть не задремал. Тут его глаза, моргнув, сфокусировались на псе, который медленно ковылял по улице, уставившись на дом подозрительными, окруженными белой каемкой глазами. Интересно, что у пса с лапой. Невилл мечтал залечить ее и тем самым завоевать собачье сердечко.

«Прямо-таки Андрокл со львом» [3] По мотивам этой легенды Б. Шоу написал пьесу «Андрокл и лев». , – подумал он, сидя в мрачном сумраке своего дома.