Дин Кунц - Комната шепотов

– Твоя линия защищена?

– Защищена, не сомневайся. Проверяем ее два раза в день. Ты говоришь по громкой?

– Не бери в голову. Я один в доме, одеваюсь. Понимаешь, тут дерьмо попало на вентилятор. Черт побери, она больше не застанет меня нагишом.

– Она – это кто?

– У меня только что была гостья. Вдова, пятизвездочная сучка, которую в последний раз видели в Напе.

Ларкин поначалу никак не отреагировал. Джейн подумала, что он не сразу понял, о ком говорит журналист. На самом деле это было молчание человека, которого ударили по голове пыльным мешком. Наконец он заговорил, в голосе его сплелись ярость и недоверие:

– Черт возьми! Не морочь мне яйца. Хочешь сказать, она позвонила в твою дверь?

– Я вышел из душа, а тут она сидит, направив на меня пистолет.

– Но она не может знать…

– Не может, – согласился Ханнафин. – И не знает.

– Откуда, черт побери, она может знать о тебе?

– Она не знает, – повторил Ханнафин. – Она хочет мне довериться. Хочет, чтобы я опубликовал эту историю. Она мне все это выложила.

– Где она сейчас?

– Не знаю. Она предложила мне подумать и сказала, что позвонит, когда я подумаю. А потом заперла меня в гардеробной, чтобы я не мог увидеть ее машину. Пришлось выбираться самому. Эта сука оставила мне молоток и отвертку. Хочу теперь заявиться к ней, когда она будет голой, и показать, как еще можно употребить эту чертову отвертку.

– Не трепись об этом.

– Я не треплюсь.

– По голосу слышу, что собираешься.

– Говорю же, нет. Это шанс.

– Невероятный шанс, – согласился Ларкин.

– Вряд ли она теперь брюнетка. Она надела светлый парик с длинными волосами, чтобы выглядеть так, как прежде – когда все это еще началось. Значит, не хотела, чтобы я заметил, насколько у нее изменились цвет волос и прическа. Не хотела быть похожей на женщину с сайта НЦИП.

– Какого хрена ты это говоришь, зачем мне ее волосы? – спросил Ларкин.

– Я репортер. Обращаю внимание на детали. Говорю о том, что видел. Так или иначе, она позвонит в полдень. Можно будет определить, где она находится?

– Она воспользуется анонимным телефоном. Но может, что-нибудь получится.

– Скажи нашему диджею, что она его связывает со всем этим. По-моему, она считает, что он мошенник.

Джейн сообразила, что «диджей» – условное обозначение Дэвида Джеймса Майкла, обаятельного миллионера с тремя именами и без фамилии. Легкая неприязнь в голосе Ханнафина, когда он говорил о Майкле, видимо, была наигранной – пусть, мол, никто не думает, что я нахожусь на содержании у миллиардера.

– Прежде всего, – заметил Ларкин, – нужно поторопить нашего приятеля из АНБ. Времени до полудня – всего ничего. Не знаю, удастся ли все это провернуть.

– Если мы ее уберем, – сказал журналист, – я заслуживаю ускоренного повышения до редактора.

– Всему свой срок.

– К черту. Я хочу, чтобы меня отблагодарили.

– У меня сейчас нет времени на это.

– Рэнди, я хочу, чтобы меня отблагодарили.

– Ты забыл, что́ мы сделали для тебя всего год назад?

– Обещание есть обещание, а мне это обещали.

– Ты обязательно станешь боссом. А пока сиди на попе ровно.

– Можешь не сомневаться, – сказал Ханнафин и отключился.

Джейн слышала, как он ходит по спальне – видимо, уже оделся.

Кем они собирались его сделать? Редактором газеты, где он работал? Возможно, Дэвид Джеймс Майкл владел частью издания или материнской компанией, но тогда его вложения хранились в глубокой тайне.

Итак, Ханнафин оказался мелким говнюком, кормящимся из корыта Дэвида Джеймса Майкла. Еще один продажный сукин сын в продажном мире. Джейн не очень на него рассчитывала, но среди журналистов он был единственной ее надеждой.

Если бы депрессия рассматривалась как вариант, она купила бы бутылку водки, сняла бы номер в мотеле на чужое имя и ушла бы на несколько дней в самоволку, сбежав с собственной войны. Вот только Трэвису, ее прекрасному мальчику, угрожала смерть. А доброе имя ее мужа было запятнано лжесамоубийством. А ее отец, знаменитый пианист, успешно гастролировал, надеясь, что дочь, от которой он давно отказался и которая теперь скрывалась от закона, вскоре окажется в тюрьме или будет застрелена и не заставит его заплатить за то, что он сделал с ее матерью девятнадцать лет назад. На депрессию не было времени. Ни одной минуты.

Кроме того, она не испытывала ни малейшей склонности к депрессии. Депрессия – удел впавших в отчаяние людей, которые решили, что жизнь лишена смысла. Но Джейн знала, что смысла, наоборот, в избытке, что каждая минута жизни набита им под завязку и он прямо-таки выливается через край. Часть этого смысла была мучительной, как укол иголки, часть – настолько светлой, что ее жизнерадостное сердце, казалось, могло парить вместе с птицами. Правда, немалая часть самого глубинного смысла жизни, непонятная и таинственная, лежала за пределами ее понимания.

Джейн стояла у окна, наблюдала за домом в стиле «Искусств и ремесел», расположенным напротив, и думала о том, как добавить немного смысла в жизнь Лоренса Ханнафина. Пусть журналист наконец воспользуется ее даром, ясно увидит, как отвратительно жил до сих пор, получит шанс измениться в лучшую сторону, осознает свое положение в этой непостижимой Вселенной – положение таракана, который вслепую пробирается по темной канализационной трубе.

Спрятавшееся небо, словно лепестками цветов, забрасывало землю белыми хлопьями, как молодых на свадьбе забрасывают тысячами гвоздик; приятная белизна нежила ум Коры Гандерсан, облаченной во все белое; и этот лес спичек на длинных черенках из выбеленного дерева, надежно связанные пучки…

Пламя газовой зажигалки подожгло первую связку голубых головок, и та вспыхнула, точно миниатюрный факел, шипя и свистя. Кора бросила зажигалку, отъехала от тротуара и направилась вниз по Фицджеральд-авеню, к пересечению с Мейн-стрит.

Перспективу Фицджеральд-авеню замыкал старый отель «Веблен», построенный в 1886 году и с тех пор трижды ремонтировавшийся, последний раз – в прошлом году. Ресторан занимал половину цокольного этажа с большими окнами, через которые открывался чарующий вид на старомодный городской центр, усыпанный сейчас блестками снежинок.

Приблизившись к перекрестку, расположенному в одном квартале от Мейн-стрит, вверх по склону холма, Кора, держа баранку левой рукой, правой вытащила из флористической пены связку длинных, ярко горящих спичек, подожгла ими вторую связку, а потом кинула первый факел в заднюю часть машины. Мгновенно вспыхнули спичечные головки, разбросанные среди канистр с бензином.

Распространившийся по салону запах серы не встречался в снах, где Кора гуляла среди бушующего пламени, но ее это не смутило. Новый запах, казалось, свидетельствовал о ее неуязвимости. Тоненький тихий голос посоветовал ей сделать глубокий вдох, чтобы обезопасить себя от ожогов и снова стать той, кто вызывает благоговейный трепет у зрителей.