Дэвид Пэдрейра - Пороховая Луна

– У нас был перерыв, теодолиты были включены и работали нормально. Я сказал Вернону, что собираюсь кое-что проверить, пара минут, и он сказал «о’кей».

Коул взялся пальцами за брюки, избегая смотреть в глаза командиру. Когда Вернон описывал происшедшее сегодня утром, Дэкерт едва не рассмеялся. Как Вернон услышал вопль в канале связи – такой, от какого у любого бы все внутри заледенело, учитывая, что он стоял на лунном реголите. Как поглядел вверх, на склоны над головой, и увидел Коула Бенсона, летящего вниз по крутому склону, будто крылатая ракета в режиме следования рельефу, верхом на гофрированном листе углепластика. Взлетая вверх и пролетая метров по двадцать каждый раз, как этот самопальный сноуборд натыкался на небольшой бугорок.

Возможно, он бы так и веселился дальше, если бы в конце своего спуска Коул не слетел с этой импровизированной доски и не сделал себе небольшую дырку в скафандре: из-за нее включился сигнал общей тревоги, и у всех на станции началась паника. Вернон не мешкал – он мгновенно подскочил к Коулу и брызнул на дырку герметиком. Воздух не успел выйти, Коул был жив и здоров, но все остальные были на взводе. Еще хорошо, что у Коула и Вернона ушла пара часов на то, чтобы вернуться на станцию. Вернись пораньше, Дэкерт бы лично придушил молодого горнодобытчика трубным зажимом.

– Коул, позволь, я тебе кое-что объясню по поводу твоей скуки и вечного чувства вины. Здесь эти штуки тебя убьют без вопросов. И, возможно, не только тебя, но и тех, кто рядом.

– Я понимаю. Извините.

– «Извините» – не ответ, сынок, – сказал Дэкерт, наклоняясь вперед. – Ты сделал херню там, на реголите, а извинениями мертвых не вернешь.

Коул совсем скис. У него в глазах стояли слезы, колени дрожали так, что ступни начали слегка стучать по полу. Его руки все так же лежали на коленях. Он еще ребенок, понял Дэкерт, любопытный и беспечный ребенок, делающий вид, что уже стал мужчиной. Оказавшись здесь, на базе в Море Ясности, в тысяче кило от другой ближайшей базы, на самой опасной работе, какую только можно было себе представить в пределах пояса астероидов.

– Босс, вы же меня знаете, – пробормотал Коул. – Я могу сглупить раз, но не два точно. Клянусь богом, такого больше никогда не будет.

Дэкерт надул щеки и резко выдохнул. Хорошая у него здесь команда, на «Ясности-1», но все они слишком молоды. Со всей этой беспечностью Коула, привычкой Кворлза подшучивать в самый неподходящий момент и вечной угрюмостью Лэйн, он чувствовал себя не командиром лунной станции первого уровня, а учителем в старшей школе. «Ну, Бриггс начала потихоньку обтесываться. Да и Уотерс с Тэтчем – парни постарше , – подумал он, – мои гибралтарские скалы в этом бушующем море гормонов».

– Ладно, – сказал он. – Пока что оставим это, как есть. Давай шлепай в Биомедицинский, пусть Лэйн проверит тебя на последствия декомпрессии.

Коул поднял голову, глядя на него с надеждой, но и с осторожностью.

– Всего-то? В смысле у меня не вычтут или что-то еще?

– Пока нет. Но не обольщайся, я найду способ сделать так, что тебе следующие два месяца медом не покажутся.

– Спасибо, босс, – сказал Коул, вставая с таким видом, будто еще не до конца был уверен, что избежал виселицы хотя бы на время. – Я обещаю, что с этим покончено. Отныне все строго по правилам.

Дэкерт покачал головой, поскреб щетину на подбородке, понимая, что смирение в душе его юного подчиненного – явление временное и тестостерон в крови все равно заставит его забыть об этом. Понимая, что он снова какую-нибудь хрень сотворит, и остается лишь надеяться – результат не будет хуже, чем в этот раз. Дэкерту хотелось бы, чтобы это случилось не раньше 2072 года.

– Коул?

– Да, сэр.

– Если опять соберешься совершить глупость космического масштаба, по крайней мере, хоть видео сними. Пусть у тебя что-то на память останется, когда я тебя выгоню. Если на пляжи вернешься, тебе же там никто не поверит.

Коул Бенсон ухмыльнулся:

– Хорошо. Вот даже облажаться нормально не могу.

– Так не лажай вовсе.

МЕРТВЫЕ ОСТАЮТСЯ В НАШЕМ СОЗНАНИИ, БУДТО ОСТЫВАЮЩИЕ угли костра. Постепенно гаснут, заслоняемые новыми делами, и вдруг пронесшийся в сознании ветерок раздувает их, и они вновь вспыхивают на мгновение. Для Дэкерта таким моментом стал запах сигар. Он открыл шкафчик Коула Бенсона, и запах ударил его, будто кулак. На смену онемению последних двух дней в груди вспыхнула резкая боль. Следом за ней пришли эти воспоминания о том, как Коул пытался стать первым на Луне сноубордистом. Когда картины их разговора угасли в его мозгу, он тряхнул головой и посмотрел на небольшую коробку с сигарами в шкафчике.

У Бенсона были связи в «Кратере Пири», и ему тайком привозили доминиканские сигары «Термал Макс» с восстановленного производства. Наверное, тот же самый делец, что привозит Лэйн небольшие порции бурбона. Из шкафа шел насыщенный запах табака, и Дэкерт представил себе Коула, в кают-компании, положившего ноги на стол из белого базальта и раскуривающего сигару сорокового калибра, за рассказом про идеальные волны, накатывающие из глубин Тихого океана на песчаные пляжи Плайя Эрмоса.

«Десять часов на волне – десять часов секса, – сказал бы Коул. – Вот что такое Коста-Рика».

Собрав сигары, Дэкерт убрал их в мешок для вещественных доказательств, к другим личным вещам Коула. Думал отдать их Тэтчу, но тот сейчас в ступоре, вряд ли возьмет. Как и все они. На станции была атмосфера – как в вестибюле похоронного бюро, где все стараются не смотреть на гроб, но все равно ощущают его присутствие. За последние пару дней Кворлз, Вернон и Тэтч едва несколько слов сказали. «По крайней мере, у них есть моральное право на депрессию», – подумал Дэкерт. Настоящие причины для скорби. Они жили с Коулом как братья, работали с ним, рисковали жизнью, каждый раз выходя на лунные равнины. Даже Лэйн, несмотря на дистанцию, которую старалась сохранять, могла оплакивать его, не испытывая чувства вины. Она часто помогала Коулу укладывать его непокорные светлые волосы, называла его «мой малыш». Наверное, самое сильное из всех проявлений чувств, которые она позволяла себе по отношению к кому-либо из мужчин те три года, что работала на «Ясности».

А что же он сам? О чем он сам жалел: о смерти Коула или о том, что она запятнает, развеет в вакууме его безупречную профессиональную репутацию? С тех пор как Дэкерт стал командовать станцией, он не потерял ни одного человека. А вот теперь потерял, и именно Коула. В глубине души у него всегда будет поровну печали о смерти Коула и чувства вины, оттого что он, возможно, больше жалеет себя, чем Коула Бенсона. «Даже в горе можно быть эгоистом», – подумал он.