Ким Робинсон - Нью-Йорк 2140

Kim Stanley Robinson

NEW-YORK 2140

Copyright © 2017 by Kim Stanley Robinson

© Агеев А., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

© SFX/ Future Publishing / REX/ Shutterstock / Fotodum.ru

Ким Стэнли Робинсон – обладатель премий «Хьюго», «Небьюла» и «Локус». Автор множества книг, включая популярнейшие трилогии о Калифорнии и Марсе, тепло принятые критиками «Годы риса и соли», «Аврору» и «Нью-Йорк 2140». Окончил Калифорнийский и Бостонский университеты, где получил соответственно бакалаврскую и магистерскую степени по литературе и английскому языку. В 1982 году в Калифорнийском университете в Сан-Диего получил еще одну степень, на этот раз докторскую, по литературе. Живет в Дейвисе, штат Калифорния.

– Кто пишет код, тот и создает ценность.

– Вообще ни разу.

– Еще как. Ценность заключается в жизни, а жизнь кодируется как ДНК.

– Значит, и бактерии имеют ценность?

– Конечно. Все живое имеет свои цели и стремится к ним. От вирусов и бактерий до нас.

– Кстати, твоя очередь чистить туалет.

– Знаю. Жизнь есть смерть.

– Так что, сегодня, значит?

– Частично да. Возвращаясь к моей мысли, мы пишем код. А без нашего кода не может быть ни компьютеров, ни финансов, ни банков, ни денег, ни обменной стоимости, ни ценности.

– Со всеми, кроме последней, – понятно. Но что с того?

– Ты сегодня читал новости?

– Нет, конечно.

– А стоило бы. Все плохо. Нас съедают.

– Как всегда. Сам же сказал – жизнь есть смерть.

– Сейчас еще хуже, чем когда-либо. Становится уже слишком. Скоро и до костей дойдут.

– Да знаю я. Поэтому мы и живем в палатке на крыше.

– Верно, и люди сейчас не меньше тревожатся из-за еды.

– И правильно делают. Потому что это реальная ценность – когда у тебя желудок полон. Деньгами-то не наешься.

– Так и я о чем!

– А я думал, ты говорил, что реальная ценность – это код. Что вполне ожидаемо от кодера, я бы заметил.

– Матт, держись меня. И послушай, что я говорю. Мы живем в мире, где люди делают вид, будто за деньги можно купить все. И деньги становятся целью, мы все работаем ради них. Деньги считаются ценностью.

– Ладно, я понял. Мы на мели, я в курсе.

– Вот и хорошо, вот и держись меня. Мы живем, покупая вещи за деньги, а цены устанавливает рынок.

– Невидимая рука рынка.

– Точно. Продавцы предлагают товары, покупатели его покупают, и колебаниями спроса и предложения определяется цена. Это коллективно, это демократично, это капитализм, это рынок.

– Так устроен мир.

– Верно. И это всегда неправильно.

– Что значит «неправильно»?

– Цены всегда занижаются, и миру конец. У нас массовое вымирание, повышение уровня моря, изменение климата, продовольственная паника – все, о чем не прочитаешь в новостях.

– Все из-за рынка.

– Именно! Дело не только в дефектах рынка. Рынок – сам сплошной дефект.

– Как так?

– Товары продаются за меньшую цену, чем стоит их производство.

– Звучит как верный путь к банкротству.

– Да, и многие предприятия к нему приходят. Но компании, которые еще держатся, тоже не продавали свои товары дороже, чем те стоили сами. И просто игнорировали часть своих расходов. Предприятия под огромным давлением. Они продают свою продукцию по максимально заниженной цене, ведь каждый покупатель покупает все самое дешевое. Поэтому некоторые производственные расходы они не учитывают.

– А нельзя снизить зарплату рабочим?

– Они и так ее снизили! Это было легко. Поэтому-то у нас и разорились все, кроме плутократов [1] Представитель правящей верхушки, наделенной властью благодаря своему богатству. – Здесь и далее примеч. переводчика. .

– Я всегда представляю себе диснеевскую собаку [2] Имеется в виду Плуто, персонаж, известный как домашняя собака Микки-Мауса. , когда ты говоришь это слово.

– Они сдавили нас так, что кровь из глаз идет. Я больше не могу это терпеть.

– Сэр Плутократ, грызущий кость.

– Грызущий мою голову! Но теперь нас пережевали. Выжали досуха. Мы платим за товары только часть их себестоимости, а недополученные расходы тем временем выходят боком всей планете и работникам, которые производят товар.

– Зато благодаря этому у них дешевое телевидение.

– Да, они даже могут посмотреть что-нибудь интересное, пока будут разоряться.

– Вот только интересного ничего нет.

– И это еще наименьшая из проблем! Я имею в виду, обычно что-нибудь интересное да находится.

– Позволь с тобой не согласиться. Мы же все это миллион раз видели.

– Да, видели. Я только хочу сказать, что скучное телевидение – не самое большое наше горе. Массовое вымирание, голод, разрушенные детские жизни – вот это куда серьезнее. И становится только хуже. Люди страдают сильнее и сильнее. У меня от этого скоро взорвется голова, богом клянусь.

– Ты просто расстроен из-за того, что нас выселили и мы живем в палатке на крыше.

– И это тоже! Это только маленькая часть.

– Ну, предположим. И что?

– Ну смотри, проблема – в капитализме. У нас развитая техника, у нас хорошая планета, но мы все просираем из-за дебильных законов. Вот что такое капитализм – свод дебильных законов.

– Предположим и это, тут я, может, и соглашусь. Но что мы можем сделать?

– Это свод законов! Причем всемирных! Они действуют по всей Земле, и бежать от них некуда, мы все в них погрязли, и что бы ты ни сделал – система правит всем!

– Но что с этим делать, я так и не слышу.

– Сам подумай! Законы – это коды! Которые существуют в компьютерах и в облаке. Их всего шестнадцать – и они управляют миром!

– Как по мне, этого слишком мало. Слишком мало или слишком много.

– Да нет. Они, конечно, разбиты на кучи статей, но все сводится к шестнадцати основным законам. Я их проанализировал.

– Как всегда. Но все равно это много. Не бывает же шестнадцать чего-либо. Есть восьмеричный путь, в сказках – две злые сводные сестры. Ну максимум двенадцать всюду встречается – как двенадцать шагов или апостолов, – но чаще это однозначные числа.

– Да ладно тебе! Их шестнадцать, и они распространены по странам Всемирной торговой организации и Большой двадцатки. Финансовые операции, обмен валют, торговое право, корпоративное право, налоговое право. Везде одно и то же.

– И все равно я считаю, что шестнадцать – это слишком мало или слишком много.