Виктор Сутормин - По обе стороны Арбата, или Три дома Маргариты

На вышке трепетал свет. Гудел аппарат – на экране был помещичий дом с белыми колоннами. А на ниж ней платформе, окаймляющей верхнюю, при набегавшем иногда ветре шелестели белые салфетки на столах и фрачные лакеи бежали с блестящими блюдами».

Однажды в кафе сидели за столиком трое: Владимир Маяковский, Велимир Хлебников и Юрий Саблин. Последний, хотя и был человеком весьма интересным и даже успешным, в компании двух гениальных поэтов чувствовал себя не лучшим образом. Ну кто он был, даже награждённый орденом Боевого Красного Знамени за номером 005, по сравнению с ними?.. Так, всего лишь сын дореволюционного издателя. Однако очень хотелось быть со звёздами на равных, и потому Саблин не удержался и, показав на свой орден, выдал:

– Между прочим, таких, как я, всего пять человек на всю Советскую Россию.

– А таких, как я, всего один, – мгновенно отозвался Маяковский.

А Хлебников подумал и печально промолвил:

– А таких, как я, и вовсе ни одного…

Кстати говоря, Маяковский и Булгаков считались общепризнанными острословами, и каждая их встреча перерастала в словесную дуэль. Осколочек одной из таких пикировок сохранился в воспоминаниях Валентина Катаева:

– Владимир Владимирович, говорят, вы замечательно придумываете смешные фамилии для своих персонажей. Не поделитесь?.. Мне вот сейчас нужна типично профессорская.

– Тимерзяев, – с ход у предложил Маяковский.

Как и все присутствовавшие, Булгаков рассмеялся, но профессору дал другую фамилию – Персиков.

Отношения между Маяковским и Булгаковым были непростые. Каждый из них отдавал должное чувству юмора другого и признавал его талант, но их всегда разделяла некая незримая баррикада. Возможно, это было этическое противостояние конформиста и нонконформиста. Хотя и Булгаков, конечно, пытался как-то встроиться в советскую жизнь, но, в отличие от Маяковского, он не пытался убедить себя и других, что живёт в самой лучшей стране.

При встречах оба писателя общались исключительно корректно и даже могли, перебрасываясь шутливыми колкостями, сыграть партию в бильярд где-нибудь в Доме литераторов, но в своих произведениях не упускали случая приложить противника от души. Маяковский в пьесе «Клоп» внёс Булгакова в Словарь умерших слов светлого коммунистического будущего, а Булгаков образом поэта Рюхина сказал всё, что думал о Маяковском.

А будущее тем временем всё светлело и светлело.

Фото 2014 г.

В стране начались публичные политические процессы, а в доме появился новый жилец, для которого объединили две квартиры на восьмом этаже и выделили специальный лифт, ходивший без остановок на других этажах. Говорили, что ради этого жильца и его безопасности даже прорубили новые окна, заложив при этом старое, выходившее в сторону соседней квартиры, – и этот миф дожил до наших дней, поскольку окна в таком виде и сохранились. На самом деле ещё до революции перекроил квартиру проживавший в ней художник, которому не нужно было окно, выходившее на север, ведь солнечного света оно не даёт. Так или иначе, именно в эту квартиру въехал таинственный жилец, увидеть которого соседи могли разве что выходящим из служебного лимузина, да ещё в Колонном зале Дома союзов, где он в мундире Генерального прокурора СССР поддерживал обвинение. Будучи очень квалифицированным юристом, Андрей Януарьевич Вышинский всё же не баловал своих многочисленных подсудимых разнообразием подходов, неизменно требуя для врагов народа высшей меры наказания, за что и получил прозвище Ягуарьевич.

Панорама Москвы с крыши дома Нирензее. Фото из фонда ЦИГИ,1930-е гг.

Газета «Накануне» давно закрылась, теперь помещение редакции занимал уголовный розыск. Правда, на десятом этаже – как раз там, где был когда-то ресторан, – возникло издательство «Советский писатель». Но к тому времени некоторые из литераторов уже осознали принцип «всё вами сказанное может быть использовано против вас» и просто замолчали, другие от греха подальше нигде не появлялись в трезвом виде, многих перестали печатать, а некоторых и вовсе арестовали.

Репрессии не обошли стороной и жильцов дома, не имевших к литературе никакого отношения, – из них к концу 30-х годов сидел каждый третий.

Во время войны в здании р азмещался штаб 56-й артиллерийской дивизии. Расположенная на крыше зенитная батарея отражала воздушные налёты люфтваффе так успешно, что в дом не попало ни единой бомбы. Главной причиной этого факта являлась высота дома – бомбардировщики просто не имели возможности приблизиться, не попав под обстрел.

Панорама Москвы с крыши дома Нирензее. Фото из фонда ЦИГИ,1930-е гг.

Когда враг был отброшен от столицы, бомбардировки прекратились и зенитная батарея ушла на запад вслед за войсками. Но зато на крыше, к полному восторгу местной ребятни (да и взрослых, чего уж лукавить), всё чаще стали разворачивать батарею салютную. Когда сводка Совинформбюро сообщала об освобождении очередного крупного города, жильцы уже знали, что на крышу до самого вечера никого пускать не будут, а выходить на лестницы надо осторожно, пока солдаты не прекратят таскать по ступенькам зелёные зарядные ящики и тяжеленные детали салютных орудий.

Ближе к вечеру суета прекращалась, на какое-то время дом затихал… а потом вдруг раздавался заливистый свист в четыре пальца – это сигналил кто-то из пацанов, оставленных дежурить рядом с часовым. И сразу дом оживал, будто включили фонограмму звучания сотен ног: туфли-лодочки и мужские башмаки, тапочки стариков и протезы инвалидов, подкованные сапоги демобилизованных и босые пятки ребятни – все жильцы спешили на крышу.

Крыша дома Нирензее. Фото 2012 г.

Ох эта крыша!.. Как сладко содрогалась она от каждого залпа, как трепетало и звенело над ней многоголосое «ура!»! Словно живое существо, большое и доброе, подставляла она свою широкую плоскую спину под любые затеи здешних обитателей.

До революции здесь молодёжь каталась на роликовых коньках, в советские времена старики играли в шахматы, а подростки устраивали гонки на велосипедах, пользуясь тем, что железный мостик соединял П-образную крышу в кольцо, по которому можно было наматывать круги… На протянутых верёвках хозяйки сушили постиранное бельё, не боясь, что мальчишки залепят в него футбольным или волейбольным мячом. Если спортивный снаряд перелетал через ограждение, сразу начиналась другая игра: пацаны мчались вниз, чтобы раньше соперника найти мяч и вернуть его на площадку. Строгие лифтёрши баловства не поощряли, и мяченосцы носились по лестницам, перескакивая через ступеньки, хоть вниз, хоть вверх.