Михаил Трофименков - Убийственный Париж

Миттеран, в свою очередь, кажется, не знал, что Песке уже подвергался судебному преследованию за мошенничество.

Миттеран осведомился, из чего в него будут стрелять: узнав, что из «стэна», предостерег: «Осторожно! Эти машинки часто заедает».

Вечер покушения Песке коротал в укромном уголке ресторана «Липп», дожидаясь, пока Миттеран допьет вино и распрощается с сотрапезником, политиком Жоржем Даяном. Увидев, что сенатор направился к выходу, Песке подал знак Абелю Даюрону, своему садовнику. Когда они подъехали к Обсерватории, Миттеран уже припарковался и разлегся на газоне. Даюрон медлил стрелять: мешали то таксист, высаживавший позднего клиента, то бесконечно прощавшаяся парочка. Наконец, не выдержав, подал голос сам Миттеран: «Ну!» Даюрон открыл огонь.

Добряк-громила Даюрон вроде бы еще и осведомился: «Вы хорошо спрятались, господин сенатор?» Ведь он подрядился «пострелять по мишени, но без кровопролития».

Песке располагал неотразимым доказательством. Накануне покушения он отправил самому себе письмо с изложением подробностей сговора, а 20 октября в сопровождении судебного пристава забрал его на почте. 22 октября адвокат Песке зачитал письмо умиравшим со смеху журналистам. К вечеру шансонье распевали куплеты о «политом поливальщике», хороня конченого политика Миттерана.

Мысль, что письмо было страховкой на случай неудачи настоящего покушения, приходила в голову сторонникам Миттерана, но он сам опроверг ее, неубедительно отбиваясь от обвинений: Песке-де заморочил мне голову, рассказал, что меня ему «заказали», а он не хочет убивать, поэтому предупреждает, где и когда будет в меня стрелять. Якобы при этом Песке патетически заявил: «Да, я ультра, но не негодяй».

Добрые слова для оплошавшего сенатора нашлись только у его друга, писателя-католика Франсуа Мориака. В оппозиционном де Голлю журнале «Экспресс» он писал: «Миттеран дорого заплатил за то, что оказался слабее, чем полагали сами его враги. Я признателен ему за эту слабость: она свидетельствует, что он иной породы, чем те, кто заставили его оступиться и несомненно угадали в нем тайную слабость. Если Миттеран виновен в том, что доверился порочному человеку, притворившемуся, будто раскрывает перед ним свою душу, то только потому, что он был мальчиком-христианином, таким, как все мы, провинциалы… Христианская рана никогда окончательно не зарубцовывается в сердце, лишь кажущемся очерствевшим».

Впрочем, после смерти Миттерана все больше людей, как близких ему, так и враждебных, приходят к выводу, что он если и врал, то не слишком. По их версии, Песке хотел дискредитировать Миттерана, склонявшегося к признанию права Алжира на независимость, и запугал его рассказами о тайной организации убийц. А от обращения в полицию предостерег: «Это самоубийство», у «них» везде свои люди. В такое немудрено было поверить: ОАС завела «крота» даже в Елисейском дворце, в двойной игре подозревали даже будущего президента Валери Жискар д’Эстена и будущего министра внутренних дел Мишеля Понятовского. Даже спустя сорок пять лет после покушения Даниэль Миттеран, жена «жертвы», будет утверждать: «Какая это была ужасная эпоха. Мы были так одиноки. Голлисты тех лет — это же гестапо». И назовет единственной доброй душой Мориса Папона, тогдашнего префекта полиции, а в годы оккупации — палача евреев. Именно он среди ночи позвонил Даниэль, чтобы сообщить ей о покушении.

Сам Песке позже запутался в показаниях, утверждая, что он не соврал Миттерану о готовящемся взаправдашнем убийстве. Через некоторое время после покушения он заявил, что заговор был, а составили его националист-адвокат Жан Луи Тиксье-Виньянкур (в 1965 году — соперник на президентских выборах и Миттерана, и де Голля) и его помощник Жан Мари Ле Пен. А в 2002 году признался, что все-таки действовал в одиночку: «Спустя полвека я ни о чем не жалею. Об этом деле продолжают говорить, а мой соперник Миттеран от него так и не отмылся».

Песке, Даюрона и некоего Андре Пекиньо, передавшего им пулемет, действительно оказавшийся «сувениром времен Сопротивления», судили за хранение оружия. Потом Песке ушел в подполье OAS; подложил бомбу в туалете Национальной ассамблеи; бежал, заочно приговоренный к двадцатилетнему заключению, в Испанию; воевал в Анголе в рядах португальской колониальной армии против партизан-марксистов и вернулся на родину с поддельными документами. Этот бесшабашный мужчина умер в декабре 2010 года, дожив до девяноста двух лет.

Для Миттерана санкции оказались куда более чувствительными. По требованию премьера Мишеля Дебре 25 ноября его лишили депутатского иммунитета: сто семьдесят пять депутатов голосовали за, двадцать семь — против, двенадцать воздержались, семьдесят семь не участвовали в голосовании. Париж шушукался: Миттеран, рыдая, молил Дебре замять скандал. Когда слезы не подействовали, пошел ва-банк, угрожая разоблачить роль премьера в «деле о базуке» — покушении 16 января 1957 года на Салана, командующего войсками в Алжире, слывшего либералом. Два выстрела агентов антитеррористической (!) службы разнесли тогда кабинет генерала и убили случайного майора.

Какие, право, милые политические нравы.

Дебре не поддался шантажу. Миттерана признали виновным в препятствовании правосудию: приговор был аннулирован амнистией в 1966 году. Дело о покушении закрыли за отсутствием состава преступления.

Последствия «покушения» для Миттерана сформулировал 24 апреля 1964 года вступивший с ним в перепалку на заседании Национальной ассамблеи премьер Жорж Помпиду: «Вы нетерпеливо ждете, когда возглавите государство, вы ничему не научились, ничего не забыли. Что же, тогда я скажу: будущее принадлежит не вам, будущее не принадлежит призракам». То, что у Миттерана нет никакого политического будущего, звучало как трюизм, как «Сена впадает в Ла-Манш».

Другое дело, что де Голль считал ниже своего, «императорского», достоинства и достоинства Франции (впрочем, он не разделял Францию и себя) переходить в полемике на личности и пресекал все поползновения своего окружения, державшего наготове папочку с компроматом, напомнить стране и о садах Обсерватории, и о грехах молодости Миттерана. Менее щепетильный Миттеран перетерпел годы унижения и достиг высшей власти, которую — Помпиду ошибался — он ждал очень терпеливо.

P. S. «Покушению» посвящен документальный телефильм Жоэля Кальметта «Миттеран и дело Обсерватории» (2002).

На бульваре Сен-Жермен в 1965 году было скучно: обуржуазились даже притоны «троглодитов»-экзистенциалистов «Флор» и «Де Маго». А о расположенном напротив, в доме номер 151, «Липпе», основанном в 1880 году супругами-эльзасцами и славившемся пивом, свиной рулькой, селедкой «Бисмарк» и тушеной капустой, и говорить нечего. Некогда его ражий хозяин Марселей Казес, защищая социалиста Леона Блюма, одолевал в рукопашной дюжину фашистов, но былинные времена миновали. На банкетках красной кожи, под фаянсовыми панно эпохи модерна, встречались солидные люди. Писатели-академики (или будущие академики), модельеры, живописцы-орденоносцы, сенаторы, адвокаты, министры. Мальро обмывал здесь Гонкуровскую премию, труппа театра «Старая голубятня» — премьеры.