Геннадий Турмов - Владивосток

Самая отдаленная окраина нашего отечества, Владивосток, уже к 1890 году имел женскую и мужскую гимназии, портовую навигационную школу. Когда городу еще не было и 40 лет, во Владивостоке было основано высшее учебное заведение — Восточный институт, воспитавший и давший стране много видных ученых, общественных и литературных деятелей.

Революция прошла во Владивостоке бурно. Большевизм как-то обезличил прекрасный город, убив его яркий, самобытный колорит. Первое время большевики старались надсмеяться, повредить, разрушить все ценное, в созидание чего народ и правительство вложили все, что могли. Уничтожен и взорван собор. Жители, которые отвоевывали кусочки тайги и потом оказались в центре города, были ликвидированы как крупные домовладельцы. Старики-служащие Торгового дома Кунст и Альберс были до старости обеспечены фирмой, которая аккуратно посылала им из Германии жалованье по последним ставкам.

— За что получаете из-за границы деньги? — спросили у них. — За шпионаж?

Стариков расстреливали, семейства отправляли в ссылку».

Бельденинов, Сергей Иванович. (1879—1962, Нью-Йорк) — краевед. Учился в Иркутской гимназии и на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. Эмигрировал в США, публиковал статьи в газетах «Русская жизнь», «Русский путь», «Наше время», «Россия» и др.

Михаил Васильевич Щербаков был по образованию физиком, но в начале Первой мировой войны он закончил летное училище и воевал во Франции. Гражданскую войну он провел на Дальнем Востоке и, находясь в это время во Владивостоке, работал журналистом. Уехав в Шанхай, Михаил Щербаков стал публиковать свои очерки во всех местных газетах. Он был членом литературных содружеств «Понедельник» и «Восток». В их изданиях журналист печатал свои стихи и прозу. В Шанхае Щербаков опубликовал книги «Черная серия», сборники рассказов «Корень жизни» и «Отгул». До конца своей жизни М. В. Щербаков вспоминал о том дне, когда навсегда покинул Родину. Вот какие строки есть в его стихотворении, посвященном лучшему поэту русского зарубежья, жившему в Китае, А. Несмелову:

Из коммунистического Китая М. В. Щербаков уехал в Сайгон, где заболел душевным расстройством. Как французского гражданина его эвакуировали во Францию. 3 января 1956 г. поэт покончил с собой. Мы публикуем воспоминания, относящиеся к октябрьским дням 1922 г. Это отрывок из произведения М. В. Щербакова «Кадет Сева. К десятилетию эвакуации Владивостока», увидевшего свет на страницах шанхайской газеты «Слово».

«Вы бывали во Владивостоке? Помните, как он замкнут в горном кольце, этот странный нерусский город? Слева полого вытянулся Чуркин мыс с детскими кирпичиками домиков и дубняком по плешистым скалам; справа мыс Басаргин запустил в океан свою голую, обглоданную солеными ветрами лапу; выплыл далеко в море бело-сахарный маячок на тонкой изогнутой нитке Токаревской кошки: ветер с берега, вот его и отнесло.

А в самом замке кольца лежит мшистым зеленым пирогом Русский остров. Владивосток желт и сер, а остров совсем зеленый. Внутри же всего круга глубокая бухта — Золотой Рог. Там уж все цвета радуги скользят, играют, плещутся и затухают на воде.

И в этот городок, прилипший ласточкиными гнездами к обрывам сопок, которые выперли то пасхами, то куличами, то просто шишками какими-то, — сколько людей, сколько пламенных надежд лилось в него в двадцатых годах из агонизировавшей России, из ощетинившейся зелено-хвойной Сибири, из благодатного Крыма, с Кавказа, из Туркестана, через жженые монгольские степи и даже окружным путем — по морщинистым лазурным зеркалам тропических морей!

Лилось, оставалось, бродило на старых опарах, пучилось, пухло — и вдруг: ух! — сразу осело. Чего-чего там только не было: и парламенты с фракциями, и армия, и журналы, и университеты, и съезды, и даже — о, архаизм! — Земский Собор. Точно вся прежняя Россия, найдя себе отсрочку на три года, микроскопически съежилась в этом каменном котле, чтобы снова расползтись оттуда по всем побережьям Тихого океана, пугая кудластыми вихрами и выгоревшими гимнастерками цвета колониальных мисс и шоколадных филиппинок...

Странная жизнь текла тогда во Владивостоке: тревожно острая, несуразная, переворотная и все-таки какая-то по-русски вальяжная и не трудная. И каких только людей туда не выносило: вот какой-нибудь бородатый до самых глаз дядя в торбазах и кухлянке продает "ходе" — китайцу мешочек золотого песка, намытого под Охотском. А рядом меняет свои лиры оливковый поджарый итальянчик, и мерно работает челюстями, точно топором, рубленый янки-матрос.

И повсюду — неусыпное око — шныркие коротконогие японцы, кишевшие во всех концах города и расползшиеся по всем окрестным пороховым складам и фортам могучей прежде крепости. Точно муравьи на холодеющей лапе недобитого зверя...

Завершилось великое затмение России. Тень неумолимо заволакивала ее всю целиком. Только один узкий светящийся серпик оставался на Дальнем Востоке. Я был там, когда и он потух. С щемящей горечью и болью я вспоминаю последние дни Владивостока. Наступили тревожные дни, и красный пресс все сильнее давил на Приморье, выжимая остатки белых армий к морю. Японцы, которых большевики боялись и ненавидели, окончательно объявили о своем уходе. Правда, город не особенно верил их заявлениям, но слухи о всеобщей мобилизации носились в воздухе, и папаши побогаче срочно прятали своих сынков в спокойный и безопасный Харбин».

Сегодня Владивосток вступил в новый этап своей жизни, и как никогда важно собрать по крохам свидетельства его прошлого. Надо оценить потери и вернуть утраченное.

Однажды к соавтору этой книги обратился генеральный консул Республики Корея во Владивостоке с просьбой принять делегацию корейских писателей, которые попросили выделить место для установки памятника корейскому писателю Чо Мён Хи, жившему в Приморском крае в 20—30-е годы прошлого столетия. Первое же место, предложенное в районе библиотеки ДВГТУ, делегации приглянулось, здесь и решили установить памятник. Все затраты по его изготовлению взяла на себя корейская сторона. Закончить работы должны были за один месяц, так как открытие памятника приурочили к приезду во Владивосток большой делегации корейских писателей. О корейском писателе по имени Чо Мён Хи во Владивостоке не было известно ничего. Поиски в энциклопедиях и сети Интернет дали совсем немного, а его небольшую книгу — сборник рассказов «Нактонган» на русском языке — разыскали только по межбиблиотечному абонементу в одной из центральных библиотек России. Постепенно стал складываться трагический образ писателя-интернационалиста, которого в настоящее время называют одним из создателей современной корейской литературы. Чо Мён Хи родился в 1894 г. в бедной крестьянской семье, учился в средней школе Сеула, принимал участие в народном восстании в марте 1919 г., за что был арестован. Сразу после освобождения эмигрировал в Японию, где до 1923 г. учился на философском отделении Восточного института в Токио. В эти годы начал писать и публиковать стихи и рассказы, принял участие в создании Корейской ассоциации пролетарских писателей.