Мария Беседина - Прогулки по допетровской Москве

В здании храма святителя Николая на Подкопае, заложенном в 1494 г., устроили штамповочный цех полиэтиленового завода. Для этой цели были выломаны внутренние перегородки, разрушен уникальный по своему инженерному решению сферический купол (дополнивший облик храма в 1858 г.).

Женский Страстной монастырь, основанный в 1654 г. по велению царя Алексея Михайловича возле Тверских ворог Белого города в память о прибытии через них в Москву чудотворного образа (иконы) Богоматери Страстной. «Сердцем» будущего монастыря стал пятиглавый собор, стоявший на этом месте с 1646 г. С 1922 г. на территории монастыря устроили общежитие, а с 1928 г. в древних стенах угнездился Центральный антирелигиозный музей Союза безбожников СССР, экспозицию которого иначе как кощунственной не назовешь. По свидетельству современника, в витринах соседствовали иконы, предметы богослужения — и такие «научные курьезы», как «труп фальшивомонетчика, найденный в лестничной клетке московского дома» (МЛ. Богоявленский).

На Поварской улице стоял храм Рождества Христова, бывший когда-то религиозным центром местной стрелецкой слободы. Он был построен в 1640-х гг. А в 1931 г. разрушен, дабы освободить место для клуба… общества политкаторжан (разумеется, не жертв начинавшихся репрессий, а тех членов партии большевиков, которые до революции отбывали наказание за свою деятельность). Как видим, идеологический мотив, стремление изменить в народном сознании систему ценностей просматривается четко…

Однако подавляющая часть безвозвратно погибла в XVIII–XIX вв. Ведь кроме моды и политической конъюнктуры у зданий, стоявших на московских улицах, был еще один враг, не раз опустошавший Первопрестольную, — огонь.

Допетровская архитектура была преимущественно деревянной. Дело в том, что обширные леса, раскинувшиеся вокруг города, в изобилии предоставляли строителям этот удобный в обработке, хорошо держащий тепло материал. А вот ближайшие к Москве каменоломни, в которых велась добыча природного строительного камня, находились неподалеку от современного Подольска. Его доставка представляла собой известную трудность, хотя частично и проходила по воде — поблизости от каменоломен протекала река Пахра. Поэтому, хотя интенсивные разработки этого белого, с легким розоватым или палевым оттенком известняка велись с XII в., для строительства в Москве его применяли нечасто.

Другой долговечный строительный материал — кирпич — был известен на Руси с X в. С технологией его производства наших предков познакомили византийские строители, которые прибыли на Русь вместе с византийскими священниками после Крещения Руси (988 г.). Название плоского квадратного кирпича, который по их примеру начали производить русские гончары — «плинфа» — произошло от греческого «plinthos» («кирпич»). Однако в Московском княжестве изготовление кирпича не практиковалось. Когда в XV в. приглашенный Иваном III итальянский зодчий Аристотель Фиораванти потребовал предоставить ему для реконструкции Успенского собора в Кремле кирпич, работы в соборе пришлось задержать до тех пор, пока не заработал специально созданный в подмосковном селе Калитникове (на землях, принадлежавших Спасо-Андроникову монастырю, район современной Таганки) кирпичный завод — первый в Москве! Его обустройство представляло собой известную трудность, ведь за время монголо-татарского ига (XIII–XV вв.) ремесла на Руси пришли в упадок, и найти квалифицированных кирпичников было непросто. Однако москвичи блестяще справились с этой задачей, и вскоре в распоряжение строителей поступил новый материал. К этому времени древнее название его забылось, и на смену пришло понятное нам слово «кирпич», заимствованное из татарского языка. Тем не менее этот строительный материал вплоть до XIX в. оставался дорогим — сказывалась трудоемкость, примитивной технологии его производства. Впрочем, качество старинного кирпича было высоким «егда его ломать, тогда в воде размачивают», — восхвалялась прочность кирпича с «государевых заводов» в летописях.

И все же камень и кирпич до XVIII в. по-прежнему применялись в московской архитектуре редко. Да и позже московские строители частенько отдавали дань традиции. «Деревянные дома» как примета городского быта многократно упоминаются в «Москве и москвичах» Загоскина, причем автор отмечает, «…в Москве до двенадцатого года (1812. — М. Б.) много было огромных деревянных домов, которые ни в чем не уступали каменным палатам. Теперь осталось в этом роде два образчика: дом графа Шереметева в Останкине и дом графа Разумовского на Гороховом поле. Когда подумаешь, как живали в старину наши московские бояре!.. Хоть, например, этот дом графа Разумовского на Гороховом поле… Кому придет нынче в голову построить в средине города не дом, а дворец, не из кирпича, а из корабельного мачтового леса, что, конечно, стоит вдвое дороже».

Неудивительно, что В. И. Даль в своем «Толковом словаре живого великорусского языка» приводит пословицу: «Москва от копеечной свечки сгорела, покинутой перед образом». Имеет ли это присловье под собой реальный исторический фундамент или было сложено для «красного словца»? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно хорошенько представить себе ту самую деревянную Москву. Какой была она?

Если знатные люди позволяли себе возводить из имевшегося в изобилии под рукой материала настоящие хоромы, то рядовые жители города строили обыкновенные избы, ничем не отличимые от деревенских. Вперемешку заполняя пределы городской территории, все это неровными рядами выстраивалось в хаотичном, на современный взгляд, порядке.

Из кирпича или камня выполнялись в основном храмы, и лишь в исключительных случаях — гражданские здания или жилища мирян. Если в последнем случае материал постройки должен был свидетельствовать о богатстве и высоком общественном положении владельца, то общественные здания выполнялись из долговечного материала для вящей сохранности от пожаров — то и дело вспыхивая в почти полностью деревянном городе, они неоднократно опустошали его. Нередки были и локальные пожары, в которых выгорали отдельные слободы или даже улицы. Следует отметить, что и каменные здания часто рушились от огня.

Проблема пожаров на протяжении долгих столетий была одной из основных для москвичей. До начала XVIII в., когда в городе стали преобладать каменные здания, а к концу столетия впервые в истории Москвы была организована и грамотно оснащена технически так называемая «пожарная экспедиция» — прообраз современных пожарных частей — столкновение с огненной стихией было и для простых, и для знатных москвичей, увы, повседневной реальностью. «„Начинался обычный московский пожар, дело страшное, разорительное, но привычное“. И уже загудел над столицей неведомо откуда взявшийся ветер, и полетели искры, и пошло, пошло…» — читаем мы в повести М. Г. Успенского «Устав соколиной охоты», действие которой происходит во времена царствования Алексея Михайловича Романова. Всего с XII по XVI в. в летописях отмечено свыше 30 больших московских пожаров! В 1331 г. один из них уничтожил даже Кремль. Пожар 1337 г. сгубил 18 храмов и «множество дворов», 1343 г. — 28 храмов, 1354 г. — 13 храмов и — снова — Кремль. В пожаре 1365 г. сгорели Кремль, посад, район Заречье. В 1390 г. сильнее всего пострадал посад, зато «красный петух» уничтожил там несколько тысяч дворов!