Сергей Глезеров - Петербургские окрестности. Быт и нравы начала ХХ века

«Короткий опыт комиссии дал блестящие результаты, – отмечалось в столичной газете "Вечернее время". – Помимо того что открыто существование памятников русской старины и произведений русского искусства, доселе никому неизвестных, эта работа предоставила обществу материал, подлежащий охране. Опыт 1912 года побуждает комиссию к дальнейшей энергичной работе, так как чувствуется живая необходимость развить и расширить ее деятельность, но главным затруднением является материальная необеспеченность».

Как отмечалось в отчете комиссии, «громче всего взывают о немедленной помощи ладожские деревянные церкви селений Помялово и Шижники». Деревянную церковь во имя Пресвятой Троицы в деревне Помялово, сооруженную в XVII веке, действительно, вскоре отреставрировали. К сожалению, судьба ее сложилась очень печально: спустя всего несколько лет, в 1916 году, она сгорела. В Шиженском Спасском погосте внимание любителей древностей привлекла церковь Успения Пресвятой Богородицы, датированная XVII веком. В советское время она разделила судьбу большинства храмов: в 1929 году ее закрыли, а в начале 1950-х годов разрушили…

Очень важно, что петербургские деятели, занявшиеся описанием памятников древностей в провинции, встречали «на местах» понимание, сочувствие, а порой и весомую помощь со стороны местной интеллигенции. К примеру, газета «Озерной край», начавшаяся выходить в 1913 году в уездном городе Новая Ладога, провозглашала одной из своей задач «сообщение результатов исследований нашей старины и печатание на страницах газеты особых очерков, характеризующих древнюю жизнь предков ладожан». Ведь Приладожье – один из таких уголков нашего Отечества, который имеет и темные, и светлые страницы истории, «которыми городится или над которыми сокрушается и даже плачет потомство»…

Любопытно, что понимание необходимости сбережения художественно-исторических предметов в виде «курьезных вещей» или «древностей» началось в России только в XVIII веке. А уже в XIX веке власть и общественные круги постепенно стали обращать внимание на отечественные памятники истории и культуры, что отразилось в указах Александра I и Николая I.

В последний день декабря 1826 года появился циркуляр Министерства внутренних дел, предписавший гражданским губернаторам доставлять сведения о памятниках архитектуры и о строжайшем запрещении их разрушать. Их сохранность возлагалась на начальников городов и местную полицию. По всей видимости, циркуляр выполнялся плохо, потому 11 ноября 1869 года он вновь был подтвержден. Полтора десятка губернаторов, в том числе таких богатых памятниками зодчества местностей, как Вологодская, Ярославская и Киевская, вовсе не отреагировали на циркуляр, а семнадцать, в «лучших» традициях российской бюрократии, отделались отписками, сообщив «что в их губерниях вообще нет памятников древности».

Во второй половине XIX века при Министерстве внутренних дел учредили специальную комиссию для выработки законодательства об охране памятников старины в общероссийском масштабе. Однако законодательный процесс проходил медленно, и давно назревшая проблема перешла в следующее столетие. Обсуждалась на уровне министерств, правительства и Государственной думы, но в силу различных причин она так и не была разрешена: закона не появилось. Деятельность по охране памятников продолжала оставаться уделом общественности.

Впрочем, в понимании существа памятников истории и старины долгое время не было единства. К примеру, светская власть поначалу не распространяла свои охранные меры на церковные сооружения, а в среде духовенства понятие о культовых памятниках тоже приживалось трудно. Дело в том, что у церковников во взглядах на архитектурные постройки и богослужебные предметы на первом месте стояла святость, а не их историческая или художественная ценность.

«Внимание и интерес к памятникам родной старины все шире и шире развивается в нашем обществе, – говорилось в июле 1913 года на страницах петербургской газеты "Вечернее время". – Надо думать, что, узнав ныне о существовании "комиссии по регистрации памятников искусства и старины С.-Петербургской губернии", к ее трудам примкнут многие любители старины».

Про Старую Ладогу сказано и написано уже немало, но об этом удивительном уголке Древней Руси на Северо-Западе можно говорить бесконечно. Однако то, что мы видим сегодня в Староладожской крепости, – в значительной степени творение рук отечественных реставраторов второй половины XX века.

Век назад, когда к Старой Ладоге проявился активный интерес историков и археологов, древняя крепость представляла собой живописные руины. По воспоминаниям современников, внутри крепости (тогда ее называли «Рюриковой») находились «старое очень запущенное и неряшливое кладбище, две небольшие старинные церкви и деревянная сторожка». Густые заросли бурьяна и крапивы скрывали каменные и чугунные плиты, почти ушедшие в землю, развалившиеся кресты и уцелевшие старинные памятники.

«На остроконечном полуострове, омываемом Волховом и рекой Ладожкой, выдвинулась вросшая в землю зубчатая развалина из дикого камня, а сзади раскинулись холмистые зеленые поля, – говорилось в 1902 году в книге Е. Нелидовой "Русь в ее столицах", в томе, посвященном Старой Ладоге. – С обеих сторон все это охраняется, как безмолвными стражами, высокими зелеными курганами. Это Старая Ладога – древняя торговая пристань и пограничная твердыня Новгорода».

Древняя крепость так пострадала от времени и войн, особенно в Смутное время, что уже к концу XVII века лежала в руинах. Когда Петр I в 1699 году затребовал указом выписку из описных новгородских книг о состоянии казенных зданий и имуществ, ему было сообщено о состоянии крепости в Ладоге следующее: почти все башни «сгнили, стоят без кровли и от мокроты сыплятся и валятся врознь, мосты все прогнили и провалились».

Вид с правого берега Волхова на крепость и Успенский женский монастырь. Фото начала XX века из семейного архива П.В. Половникова

На протяжении веков ремонтно-восстановительными работами в Старой Ладоге практически никто не занимался, и время совершало свое дело: к началу XX века «Рюрикова крепость» лежала в развалинах, посредине их возвышались лишь каменный храм Георгия и деревянная церковь Дмитрия Солунского. Оба строения к концу XIX века пришли в страшную ветхость.

В храме Георгия вся штукатурка снаружи осыпалась и местами обвалилась, а крыша, рамы и пол почти совсем прогнили. По воспоминаниям очевидцев, стекол во многих рамах не было, и оконные отверстия затыкались старинными холщовыми ризами. Фрески покрывали толстые слои копоти и пыли.