И. Кравченко - Галерея Академии. Флоренция

Учившийся у Аньоло Бронзино Аллори воспринял от него приемы маньеристической живописи, пришедшей на смену искусству Высокого Возрождения, из которого она выросла. Особенности нового направления нашли свое отражение в данной картине мастера.

В ней присутствуют два источника света: исходящий от спускающегося к Христу голубя — воплощения Святого Духа и льющийся откуда-то слева. Верхний свет — мистический, боковой — реальный, и их сочетание в работе вызывает ощущение, что священное событие совершается на глазах зрителя. Это впечатление возникает также благодаря объемной лепке тел и складок одеяний, создающих ощущение материальности видимого на картине. Но вертикальный формат произведения еще более удлиняет несколько вытянутые фигуры Иисуса и святого Иоанна Крестителя. Данный прием в сочетании с изящными позами и общей эффектностью изображенного дает понять, что представленное творение принадлежит новому, последовавшему за Ренессансом периоду в истории итальянской живописи, когда субъективизм восприятия стал основной движущей силой творчества.

Сюжетом для работы флорентийца Санти ди Тито послужило евангельское событие. «На другой день множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» (Иоанн, 12:12–13). На картине вокруг Спасителя, въезжающего в город на осле, собрался народ. Взгляды персонажей из толпы сходятся на лице Христа, и этот веер невидимых линий ощутим в композиции произведения.

Мастер повторяет движения встречающих Иисуса людей, едва ли не каждый из них имеет ритмическую пару в виде человека, стоящего рядом, так создается впечатление, что перед зрителем море с перекатывающимися волнами. Но при этом любой из участников пестрой толпы отмечен индивидуальностью, пусть и не ярко выраженной, и по-своему переживает увиденное. Художник передал искреннюю человеческую радость, наполняющую евангельские строки, в которых описана встреча Христа народом и Его слова, обращенные к людям.

В данной картине флорентийского мастера чинквеченто изображен снятый с креста Христос, рядом с ним — Богоматерь, святые Иоанн Креститель и Екатерина Александрийская, а также заказчик работы. Тело Спасителя мертвенно бледно, но его красота подчеркнута художником, а изгиб откликается в позах Иоанна и устремившейся к Сыну Марии, повторяется в наклоне голов Екатерины и донатора, жест руки которого возвращает зрителя к полулежащему на подстеленной плащанице Иисусу. Но развернутое к молящимся в церкви, открытое им навстречу изображение Христа размыкает круговую композицию: этот прием был свойствен маньеристам, к которым можно причислить Санти ди Тито. Маньеризм и раннее барокко дают о себе знать и несколько искусственными цветами произведения, контрастной светотенью, изяществом фигур и поз.

В углу слева — орудия Страстей Христовых: терновый венец, молоток, гвозди, копье. Поместив в работе эти предметы и изобразив кровоточащую рану в боку Спасителя, автор сделал акцент на перенесенных Им страданиях. Стремление вызвать живейший отклик на изображенное было характерно для мастеров и маньеризма, и барокко.

Статуя Давида была заказана Микеланджело, еще молодому, но уже снискавшему славу скульптору, представителями флорентийских цехов. Установить ее собирались на одном из контрфорсов купола, венчающего собор Санта-Мария дель Фьоре. Мастеру предоставили огромный блок мрамора, из которого отказались ваять Агостино ди Дуччо и Бернардо Росселлино: камень был высоким, высеченная статуя в силу мягкости материала вряд ли устояла бы, и к тому же плоским. Но Микеланджело сумел превратить особенности данного мрамора в достоинства скульптуры.

Образ пастушка Давида, победившего великана Голиафа, к тому времени сложился в ренессансном искусстве под влиянием статуй Донателло и Андреа Верроккьо — юноша, почти мальчик, прекрасный и хрупкий, уже совершивший свой подвиг и стоящий в спокойной и несколько изящной позе. Автор изобразил Давида с развитым, мускулистым, но стройным телом и выбрал момент, предшествующий битве, когда герой внутренне собирается. Его мышцы словно наливаются силой, а взгляд выражает грозную решимость, которая была свойственна многим созданным художником образам. Но в момент высшего напряжения Давида действие словно остановилось, и наступил тот восхитительный момент равновесия, который умели воплощать в своих творениях мастера Высокого Возрождения.

Ощущение статики сменяется впечатлением динамичности изображения. Во-первых, все тело выглядит живым, настолько тонко Микеланджело проработал мягкий мрамор. Во-вторых, развернутая из-за узости каменного блока вдоль одной плоскости фигура Давида наполнена движением: вертикальная ось встречается с диагональной, идущей от правого плеча к левой ноге. Поскольку нога и левая рука выступают вперед, в то время как лицо юноши повернуто к плечу, поза напоминает слегка закрученную спираль. В то же время автор сумел так скомпоновать фигуру, что изваянию понадобилась лишь небольшая мраморная подпорка. Все качества, которыми отмечена скульптура, уравновешивают друг друга: покой и движение, сила и мягкость. И объединяет их воплощенное здесь античное, а затем и ренессансное понятие духовной красоты, выраженной во внешней.

Статую, которая восхитила публику, решено было поставить в центре города, возле Палаццо Веккьо, или Палаццо делла Синьория, где она и находилась несколько веков, пока не была заменена копией и перевезена в музей.

Статуи, которые позднее условно были названы «Пленниками» или «Рабами», Микеланджело делал для гробницы папы Юлия II. Скульптуры, не вошедшие в окончательный вариант памятника, остались незаконченными, но в этом и оказалась их едва ли не главная художественная особенность.