Дмитрий Янчевецкий - У стен недвижного Китая

Еще из Харбина телеграфировал я одному приятелю-офицеру о моем приезде, дабы приготовил номер, – поэтому он меня встретил. В гостиницах свободных номеров не оказалось. Едем в дом командира 9-го стрелкового Восточно-Сибирского полка, полковника Разнатовского. Город преинтересный. Такого я еще не видал. Сначала едем вдоль бухты, сплошь установленной различными судами. Виднеется целый лес мачт. Набережная завалена горами каменного угля и бунтами разного провианта. Фигуры матросов, в их синих куртках, так и мелькали повсюду. Сразу видно, что это морской город. Он построен на горах. Постройки мелькают то по вершинам гор, то у подножья, то на скатах, то в выемках. Больших, роскошных зданий нет. Все какие-то лачуги, не то на китайский манер, не то на русский, не то на японский, – не разберешь. Одна особенность здесь резко бросается в глаза, – это то, что почти к каждому дому надо взбираться по каменным крутым ступеням. Лестницы без перил. С непривычки, такие путешествия должны быть очень обременительны. Улицы узенькие. Два экипажа с трудом разъезжаются. Рикши с пассажирами и без пассажиров поминутно снуют во все стороны. Того и смотри, раздавишь. Хотя было довольно рано, но жизнь на улицах уже кипела.

На другой день, в девять часов утра, я уже являлся к начальнику Квантунской области, генерал-адъютанту Алексееву. Невысокого роста, приземистый, с седоватой бородкой, генерал производил очень симпатичное впечатление.

– Пожалуйста, ежели что вам нужно по вашей командировке, обращайтесь ко мне. Готов помочь, чем могу, – ласково сказал он мне на прощанье.

1 декабря состоялся в Морском собрании бал. Его давали офицеры тех морских гигантов-броненосцев, которые возвращались в Кронштадт. Бал вышел на славу. Приглашён был весь город. И вот, когда я глядел на танцующих, – как кружились под музыку блестящие кавалеры, по глянцевитому полу, подхвативши разодетых дам, официанты разносили на подносах прохладительные напитки, фрукты, мороженое, – то просто не верилось, чтобы это происходило в Порт-Артуре. Ведь всего 4 года, как город этот находится в наших руках. Долго гремела музыка, долго веселилась молодежь. Уже светать стало, а в зале все еще слышались повелительные слова распорядителя танцами: «Grand rond! Changez de dames!» [21]и т. д.

Стрепетом в сердце выезжаю в тарантасе рано утром со станции Мукден в древнюю столицу Китая, – эту усыпальницу китайских царей. Расстояние тут, как уже я говорил, около 30 верст. Снег на полях лежал порядочный. Кругом всё бело. Местность ровная. Я весь поглощён интересом увидеть китайскую святыню. Вот переезжаем мост. Он крайне интересен. Построен, очевидно, так, чтобы стоять века, – из громадных плит. Перила фигурные, из белого камня, по углам стоят чудовища, не то львы, не то собаки. А вон показался и Мукден. На белом фоне зачернели вершинки узорчатых крыш с драконами, триумфальные арки, ворота, а вот и самый город.

Едем главной улицей. Она довольно широкая, и, что меня поражает, после тех китайских городов, которые мне довелось видеть в Маньчжурии, это поразительная чистота. Дорога гладкая как скатерть. Поверхность ее от морозу блестела, и я катился, точно по рельсам. По обеим сторонам улицы тянулись ряды лавок, изукрашенных вычурной резьбой, раскрашенной, раззолоченной и с характерными китайскими надписями. Кое-где виднелись расклеенные вывески из белой бумаги с русскими надписями: «Водка Смирновка». А вон четко написано: «Ресторан», лавка «Бриони». Далее по-русски и по-китайски «Тифонтай».

Китайцы, как и европейцы, обозначают род своей торговли изображением товара. Вон у дверей одной лавки вырезан из дерева громадный китайский башмак, в охват величиной. Он презабавно раскрашен и местами позолочен. Это обозначает, что здесь торгуют башмаками. Рядом висят в дверях колоссальные, вырезанные из дерева связки чохов – китайских монет; это обозначает меняльную лавку. Некоторые дома заново отделывались, другие только строились. Очевидно, это поправлялись следы погрома после войны. Я с удовольствием наблюдал фигуры китайских купцов, сидящих за прилавками. Китайцы страшно любят торговать. С самого малого возраста их идеал – приобрести столько чохов, чтобы иметь возможность завести какую-либо торговлю. Нет у него товара, так он хоть чижика посадит в клетку и носит его по базару.

Поколесивши порядочно по городу, добираюсь до этапного коменданта. Это был старый, заслуженный капитан Гаганидзе. Маленького роста, широкий, убелённый сединами, энергичный и очень подвижной господин. Сначала он было отвел мне большую комнату, но холодную. А как мороз был сильный и я порядочно продрог, то попросил я его отвести мне комнату хотя бы и поменьше, но теплую. Такая как раз нашлась у него свободной, с большой горячей печкой. У китайцев печей нет. Они, как известно, довольствуются канами, род наших лежанок, только низеньких, длинных, которые заменяют им и диван, и кровать.

Было 6 декабря. Комендант объявил, что на площади старого дворца сегодня будет молебен и парад войскам, по случаю тезоименитства Государя Императора. Живо надеваю мундир. Комендант дал мне свою повозочку, и я качу на парад.

К этому времени, точно нарочно, погода испортилась. Поднялась вьюга со снегом. Мороз дошел до 17 градусов.

Смотрю, вдали, среди обширного двора, стоят наши солдаты, составив ружья в козлы, и отчаянно прыгают, машут руками, колотят себя по бедрам и выкидывают всевозможные антраша, чтобы сколько-нибудь согреться. Как водится, у нас всегда на парад сбираются бог знает в какую рань. А тут, как нарочно, священник опоздал. Кроме того, ждали дзянь-дзюня.

Я представился нашим властям, познакомился с начальником Мукденского отряда, генералом Флейшером, начальниками отдельных частей и дожидаюсь вместе с прочими молебна. Невозможно было спокойно смотреть, как солдаты мёрзли на холоду. А батюшки все нет и нет. И дзянь-дзюня нет. Наконец, они пожаловали. Священник подходит к аналою, надевает рясу. Раздается команда: «На молитву, шапки долой!» – и молебен начинается. Никогда в России я не страдал так от холоду, как в этот молебен. В прошлом году, в Гирине, во время Георгиевского парада, тоже был сильнейший мороз, но всё не такой. Тогда солнце было. А тут день вышел пасмурный, ветер, снег. Мне казалось, что моя непокрытая голова вот-вот расколется пополам. Но все обошлось благополучно.

В первый же день еду с визитом к здешнему представителю китайской власти – дзянь-дзюню. Вхожу к нему в комнату. Это был еще бодрый мужчина, брюнет, с небольшой бородкой. Тут же рядом, в сторонке, работали у него скорняки-китайцы, человек десять. Они приготовляли собольи курмы для Императорского двора. Все это готовилось в Пекин для подарков к Новому году. На стенах, на полу, на окнах, – всюду лежали груды собольих шкурок, а также готовых мехов. Китайцы, с серьезными лицами, кропотливо кроили их и сшивали. Некоторые курмы были уже готовы и поражали своей роскошью. Мукденский дзянь-дзюнь – милый и любезный господин.