Дмитрий Янчевецкий - У стен недвижного Китая

– Вам кланяется генерал Церпицкий, – говорю ему через переводчика.

– А-а-а! А-а-а! – умильно ухмыляясь, восклицает он, перебирая шарики на своем ожерелье. Затем что-то оживленно говорит переводчику.

– Дзянь-дзюнь очень благодарит и просит передать его превосходительству благодарность за память. Он здесь долго жил. Дзянь-дзюнь очень его любят и помнят, – почтительно докладывает переводчик.

Затем мне задают вопросы: сколько мне лет? Когда я выехал и откуда? Сколько времени ехал? Хороша ли дорога? Где остановился? Долго ли думаю остаться в Мукдене и куда отсюда уеду? На все это я должен был ответить. Угощение состояло из чая с печеньем, фруктов и шампанского.

На другой день, около полудня, как я и ожидал, является переводчик дзянь-дзюня, с красной визитной карточкой в руках, и объявляет, что повелитель Мукденской провинции сейчас прибудет. У меня уже заранее было приготовлено угощение. Шампанское, чай с печеньями, фрукты, мармелад, бутылка сладкой киевской наливки-вишневки, до которой китайцы большие охотники, и банка с вареньем. Это последнее они тоже очень любят. Во дворе показывается сначала конвой дзянь-дзюня с триумфальными секирами и трезубцами, а за ними темно-зеленый паланкин. Я встречаю дзянь-дзюня, и в дверях у нас начинается легкое препирательство, кому взойти первому. Одновременно прибыл и наш военный комиссар при дзянь-дзюне, подполковник Квецинский, обязательный господин. Благодаря ему, я многое узнал о китайцах и много повидал чудес в Мукдене и его окрестностях.

Как только гости мои уселись, сейчас же началось угощение. Сколько дзянь-дзюнь, по китайскому обычаю, ни отнекивался, ему все-таки пришлось выпить, – прежде всего, конечно, за дружбу Китая с Россией, затем за процветание того и другого государства и так до бесконечности. Уже дело дошло до того, что моему гостю стало жарко. Он мотнул головой, и его слуга, стоявший за спиной, осторожно снимает с головы своего повелителя шапку с розоватым шариком и павлиньим пером, затем и соболью курму. Долго сидим мы, беседуем и, наконец, расстаемся друзьями.

Дня через два или три дзянь-дзюнь делает мне обед. Приглашает всех своих мандаринов, а также наших представителей власти. Всего обедало человек 30. Обед тянулся часа 4–5. Подавалось блюд 40. Я сидел как раз против дзянь-дзюня. Кушанья все превкусные. Помню, подают в чашечке какой-то бульон. Ну, просто пальчики оближешь!

– Что это за кушанье? Из чего приготовлено? – спрашиваю переводчика, который стоял за моим стулом.

Дзянь-дзюнь, заметив это, говорит что-то переводчику, добродушно ухмыляется и крутит свой длинный черный ус.

– Дзянь-дзюнь просит вам передать, что кушанье это самое лучшее, – приготовлено из внутренностей лягушки, – предупредительно восклицает драгоман.

Все эти прелести запивались шампанским без счету.

Вскоре после того мы все собрались к дзянь-дзюню и снялись общей группой.

Впервые же дни моего пребывания в Мукдене я побывал в помещении наших войск и осмотрел его. Удивительно, как наши солдаты умеют быстро устраиваться. Когда я ходил по их жилищам, мне даже не верилось, чтобы это были китайские фанзы. Старого в них остались только стены. Везде уютно, светло. Бумажные окна заменены стеклянными, воздуху достаточно. Солдаты веселые и бодрые. Конечно, помещения нельзя было сравнивать с российскими казармами, но ведь надо было помнить, что всё это временное, приспособленное на скорую руку, и сравнительно на гроши. Ежели не ошибаюсь, то от казны разрешено было израсходовать, в общем, на устройство помещения что-то около полутора рубля на человека, что составляло на роту около трехсот рублей. Можно ли же многого и спрашивать при таких отпусках? Пища везде, где я ни попробовал, была прямо-таки отличная. Да ведь и не мудрено. Денег отпускалось много, а провизия была дешёвая, в особенности мясо. Зелени и овощей сколько угодно, и самой разнообразной.

Солдаты наши особенно тосковали о кислой квашеной капусте. Хоть какую ни на есть, а подай кислую. В этом случае невольно вспомнились слова Карамзина: «И дым отечества нам сладок и приятен» [22]. Это же самое явление я заметил еще в прошлом году в Гиринском гарнизоне. Там тоже были сетования, что нельзя достать кислой капусты. Некоторые же начальники частей умудрялись привозить с собой сотни пудов этого продукта. И, несмотря на то что, случалось, доро́гой кадки ломались, рассол стекал, капуста портилась, – все-таки ее ели с великим наслаждением и предпочитали прекрасной свежей китайской. То же самое происходило с крупой. У китайцев приготовляется из чумизы хорошая крупа, вкусом и цветом похожая на нашу пшенную, только мельче. Я ел ее с большой охотой. Солдат же наш отворачивался от нее. Подай ему непременно русскую пшенную! Часто крупу привозили плохого качества, но все-таки ее предпочитали самой лучшей местной китайской. А ведь надо только подумать, какой ценой обходилось здесь все русское!

Жизнь в Мукдене, как и вообще в Китае, начинается с восходом солнца. Китаец, как встанет, сейчас же принимается за еду. Ест несколько перемен кушаний, затем пьёт чай. Чуть свет, уже торговля открывается.

Мукден – старинный город, столица Южной Маньчжурии. В нем много интересных построек. В особенности интересны древние башни. Когда они строены и кем, – я, сколько ни спрашивал, ни от кого не мог добиться. А стоит только подойти к одной из них поближе и взглянуть, чтобы убедиться, сколько она стара. Одна такая стоит почти в центре города, восьмигранная, вышиной саженей 30. Снаружи обветрилась, все украшения с нее обвалились. Местами видны небольшие ниши, в которых стоят каменные изображения каких-то фигур, должно быть, святых. Затем видны надписи и разные другие фигуры, но всё это на такой высоте, что ни разобрать, ни сфотографировать невозможно. Ходил я, ходил вокруг этой башни, даже досада взяла, что ни от кого о ней нельзя ничего узнать. Дзянь-дзюня спрашивал, – и тот не знает.

Около этого времени я посетил главного ламу Мукденской провинции. Он жил в 3 верстах от города. Славный, добродушный старик, величайший хлебосол. У старика заболели глаза с полгода назад. Их лечил китайский доктор. И теперь дело дошло до того, что лама почти совершенно ослеп. Мы все снялись у него группой. Рядом с ламой стоит его молодой заместитель. На лесенке, у моих ног, расположился капитан Иванов, заведующий Мукденским дворцом, а на левом фланге – флигель-адъютант, лейтенант Бойсман.