Дмитрий Янчевецкий - У стен недвижного Китая

Не успели мы с Кениге подойти к воротам, как уже является и Довен, небольшого роста, в желтой курме, лицо в веснушках. На носу у него красовалось то самое золотое пенсне, которое я подарил ему вчера. Идем к воротам. Невольно останавливаюсь и любуюсь ими. Они изукрашены разноцветными кафелями. Цвета замечательно подобраны. Всё гармонировало одно с другим! Какие рисунки, как всё отлично пригнано, сработано! От всего веяло глубокой стариной. Хотя бы от этого, чуть не в охват толщиной, дубового запора, от этих львиных морд с кольцами, от резных железных петель, на которых держались ворота, и тяжелых медных цепей. Боже, как всё хорошо! Вот куда бы привести моего приятеля, Владимира Васильевича Стасова! Вот где бы он поахал и полюбовался! Калитка в воротах растворяется, и я вхожу в сосновый парк.

Трудно описать впечатление, которое охватывает меня здесь. Я стою как очарованный. Передо мною возвышались вековые деревья, одно красивее другого, с вершинами, слегка запорошенными снегом. Через весь этот парк, насколько хватало глаз, пролегала широкая аллея, а в конце ее виднелась кумиренка, точно на картинке писанная. Кругом торжественная тишина. Невольно хотелось молчать. Более подходящей обстановки для могилы императора и не придумать.

Наконец мы двигаемся вперед. Идем, идем, и вдруг выходим на поперечную аллею, гораздо шире первой. По ней, по обе стороны возвышались огромные каменные статуи разных животных и чудовищ. Вот верблюд; дальше лошадь, еще дальше не то собака, не то лев. Все они стоят на высоких постаментах, изукрашенных различными орнаментами. Как постаменты, так и самые фигуры уже сильно пообветшали, выветрились и покрылись мхом. По всему видно, что они стоят здесь не десятки, а сотни лет. Долго хожу я, смотрю и не могу налюбоваться. Для меня, как для любителя старины, всё это в особенности было интересно. Здесь, что ни шаг, то приходилось в удивлении останавливаться и широко раскрывать глаза. Иду, иду по этой аллее и упираюсь в ворота с аркой. Ну что за прелесть эти ворота!

– Александр Николаевич! – кричу Кениге. – Вот начинайте отсюда снимать, эти ворота.

– Я вот это чудовище снимаю. Ведь и оно тоже интересно! – спокойно отвечает мой дорогой спутник.

Постепенно переходя от одной фигуры к другой, он все их фотографирует. Отсюда направляемся по той же аллее, только в другую сторону. Попадаем в какую-то высокую часовню. В ней стоит гигантская каменная черепа ха. На черепаху установлен, саженей 5 вышиной, каменный же памятник, в виде доски, с надписью на обеих сторонах, по-китайски, и, ежели не ошибаюсь, по-тибетски. Что гласит эта надпись, я не мог допытаться от моего переводчика. Он, как и всегда, одно твердил: «Шибко, шибко старое». Отсюда, с этой часовни, виднелся просторный чистый двор, мощенный камнем. Впереди, через эту площадку, возвышались такие же солидные ворота, дубовые, резные, украшенные различными бронзовыми шляпками, бляхами и львиными мордами с кольцами.

Опять и здесь такой же колоссальный дубовый запор, который только двоим под силу поднять. Ворота открывают, и перед нами, точно в сказке, вырастает целый ряд дворцовых построек, вроде тех, что мы видели в Мукдене, только несколько старее. Все они такие же вычурные, так же украшены резьбой и раззолочены. На одном, самом высоком дворце, мне в особенности понравилась крыша. Снег на ней стаял, и коричневато-желтые черепицы блестели на солнце, будто золотые. Между ними резко выделялись бронзовые фигурки, в виде стаканчиков. По обоим углам и посредине возвышались драконы, и от них спускались на крышу бронзовые цепи. Что эти цепи должны были обозначать, то ли, что драконы побеждены и прикованы, или что другое – уже не могу объяснить, только я хорошо рассмотрел их в бинокль.

Вхожу вовнутрь здания. Здесь, на небольшом возвышении, стоят два роскошных кресла с мягкими подушками, а рядом столик и на нем лежит мячик.

– Для чего эти кресла? – спрашиваю переводчика.

– А сюда ежегодно, в день рождения императора, прилетают души его и императрицы. Они садятся в эти кресла, едят любимые кушанья, которые для них нарочно в этот день приготовляют, и играют в мяч. После чего они улетают.

Переводчик, видимо, всему этому верил. Кениге снял с кресел фотографии очень удачно.

Отсюда идем в жилое здание, чтобы погреться.

Здесь уже наш милый и любезный Довен приготовил угощение: чай, печенье и бутылку китайской водки под названием суля. Запах у ней отвратительный, резкий. Наши офицеры ее не пьют, казаки же и солдаты ею не брезгают. Некоторые так ее полюбили, что даже предпочитали русской водке, главное џ за то бесценное качество, что от нее можно быть пьяным подряд двое суток, стоит только на другой день выпить холодной воды. Так, по крайней мере, меня уверяли казаки. У нас тоже была взята с собой закуска: разное жаркое, консервы, бутылка смирновской водки и киевской наливки. Эту последнюю я специально взял для Довена, зная, что всем китайцам она очень нравится. Но наш путеводитель, оказывается, любил и смирновку. Пока мы закусывали, он сам, без особых приглашений, порядочно-таки и из той и из другой бутылки поубавил. Смотрю, он стал уже очень веселый и разговорчивый. Походка у него сделалась быстрая, порывистая.

– Туда, туда! – кричит он мне и тащит за рукав. Желтая курма его распахнулась. Павлинье перо на шапке съехало в сторону.

– Он зовет ваше высокоблагородие показать вам могилы! – почтительно объясняет мне Иван-переводчик. Он тоже порядочно выпил. Но только на него водка иначе подействовала. Узенькие глаза его слипались, и ему заметно хотелось спать.

– Ну пойдем, пусть показывает! – говорю, и мы все направляемся за Довеном.

Обходим кругом дворца с желтой блестящей крышей и попадаем на узенькую площадку. На ней возвышался каменный саркофаг, так аршина два высоты и сажени две длины. На саркофаге водружены три каменных фигуры, наподобие тумб. Все это было старо и поросло зеленоватым мхом. Кениге, конечно, сейчас же сфотографировал эту прелесть, а затем мы направляемся узенькой нишей сквозь стену. Только миновали ее, как упираемся в другую стену. За ней виднелся холм с развесистым деревом.

Проход в стене, должно быть, как похоронили богдыхана, заделан, замуравлен, и на этом месте красуется теперь, как бы печать, из превосходных разноцветных изразцов.

– Вот, ваше благородие, под этим деревом и похоронен богдыхан, – многозначительно говорит переводчик и показывает рукой.

– Когда наши войска заняли Мукден, то здесь на этом холме стоял часовой, чтобы охранить могилы от разрушения боксерами.

– Ну, Иван, поблагодарите очень господина Довена за любезность, что показал нам могилы. Просите, чтобы приезжал ко мне в гости! – говорю я, когда все мы вышли обратно па прежнюю аллею с каменными фигурами.