Роберт Пири - По большому льду. Северный полюс

Вот несколько позиций и цифр в нашем списке запасов для последней экспедиции: мука – 16000 фунтов; кофе – 1000 фунтов; чай – 800 фунтов; сахар – 10000 фунтов; керосин – 3500 галлонов; бекон – 7000 фунтов; галеты – 10000 фунтов; сгущенное молоко – 100 ящиков; пеммикан – 30000 фунтов; курительный табак – 1000 фунтов.

6июля 1908 года в час пополудни, «Рузвельт», отдав швартовы у пирса в торце 24-й Восточной улицы Нью-Йорка, сразу же взял курс на север, отправляясь в свою последнюю экспедицию. Когда судно, делая разворот, зашло в реку, над островом Блэкуэлл прокатилось многотысячное эхо от возгласов собравшейся на пирсе толпы, провожавшей нас в долгий путь; ему вторили гудки яхт, буксиров и паромов, пожелания удачи раздавались со всех. Любопытно отметить, что по странному стечению обстоятельств тот день, когда мы отправились к самой холодной оконечности Земли, оказался, в Нью-Йорке одним из самых жарких за последние десятилетия. В тот день в центральной части Нью-Йорка было зарегистрировано 72 случая теплового удара и 13 случаев перегрева со смертельным исходом. Нам же предстояло отправиться в те края, где 60 градусов ниже нуля ни у кого не вызывали удивления.

Когда мы отчалили, на борту «Рузвельта» было около сотни гостей Арктического клуба Пири и несколько его членов, среди которых президент, генерал Том-ас Н. Хаббард, вице-президент, Зенас Крейн, а также секретарь и главный казначей, Герберт Л. Бриджмен.

По мере продвижения вверх нашего судна по реке, шум становился все сильнее и сильнее – к приветствиям судов речного флота присоединились гудки заводов и электростанций. Заключенные острова Блэкуэлл высыпали на улицу, чтобы помахать нам на прощанье, и надо сказать, приветствия людей, которых общество временно ограничило в правах, радовали ничуть не меньше, чем другие знаки внимания; по крайней мере, нам они желали добра. Надеюсь, сейчас все они наслаждаются свободой, тем более, если они ее заслужили. Возле Форт-Тоттен мы прошли мимо военно-морской яхты президента Рузвельта, «Мейфлауэр», и ее маленькая пушка отсалютовала нам на прощание, в то время как офицеры и матросы взмахами рук и выкриками приветствовали нас. Пожалуй, ни одно судно не провожали на край света так тепло и сердечно, как наш «Рузвельт».

У маяка Степпинг-Стоун члены и гости Арктического клуба Пири, миссис Пири и я сам пересели на буксир «Наркета», чтобы вернутся в Нью-Йорк. Судно же продолжило свой путь, направляясь в бухту Ойстер на Лонг-Айленде к летней резиденции президента, где на следующий день нас с женой ожидали к завтраку президент и его супруга.

Для меня Теодор Рузвельт – человек неуемного жизнелюбия, величина такого уровня, какого Америка раньше не знала. От него исходит такая кипучая энергия, такой энтузиазм, которые просто обязаны привести к успеху и стать основой реальной власти. Когда дело дошло до крещения судна, на котором мы надеялись проложить путь к самой недостижимой точки на земле, название «Рузвельт» показалось нам единственно возможным. Ассоциируясь с недюжинной силой, умением виртуозно справляться с препятствиями, настойчивостью и упорством в достижении цели, которые прославили двадцать шестого президента Соединенных Штатов, это имя вполне соответствовало нашим идеалам.

Во время завтрака в Сагамор-Хилл президент Рузвельт повторил то, о чем уже не раз говорил мне: он всерьез и глубоко заинтересован в моей работе и верит в мой успех, если успех вообще возможен.

После завтрака президент с супругой и тремя сыновьями поднялись на борт судна в сопровождении меня и миссис Пири. М-р Бриджмен вышел на палубу поприветствовать их от имени Арктического клуба Пири. Президентская семья провела на борту около часа; президент лично осмотрел все отсеки судна, пожал руку каждому из присутствующих членов экспедиции, включая экипаж, даже познакомился с моими эскимосскими собаками, Северной Звездой и др., которых мы взяли на борт на одном из островов в заливе Каско, на берегу острова Мен. Когда он покидал корабль, я обратился к нему: «Господин президент, для достижения этой цели я приложу все силы, какие у меня есть – физические, интеллектуальные и моральные». И он ответил: «Я верю в вас, Пири, вы непременно добьетесь успеха, если это только под силу человеку».

«Рузвельт» зашел в Нью-Бедфорд захватить вельботы и сделал еще одну короткую остановку на острове Игл, на нашей летней стоянке на побережье штата Мен, чтобы принять на борт массивный, обитый сталью руль, который мы брали с собой в качестве запасного на тот случай, если в предстоящей грандиозной битве со льдами нас постигнет бедствие. В предыдущей экспедиции, когда у нас не было запасного руля, он был так нам необходим! Забегая вперед, скажу, что на этот раз все сложилось так, что он нам не понадобился.

Время отправления судна с Игл-Айленда рассчитывалось таким образом, что мы с миссис Пири прибыли поездом в Сидни, что на мысе Бретон, в один день с кораблем. Я испытываю нежные чувства к этому маленькому живописному городку. Восемь раз мне довелось отправляться отсюда на север в мои путешествия по Арктике. Мои первые воспоминания об этом городке относятся к 1886 году, когда я отправился туда вместе с капитаном Джекменом на китобойном судне «Игл». День или два простояли мы тогда на угольной пристани, пока наши трюмы не наполнили углем. То было мое первое путешествием на север, летний рейс в Гренландию, именно тогда я и подцепил «арктическую лихорадку», от которой не излечился до сих пор.

Постепенно разрастаясь, этот городок из маленького населенного пункта с единственной пристойной гостиницей и несколькими домишками превратился в процветающий город с населением в 17 тысяч жителей, множеством промышленных предприятий и одним из самых крупных сталелитейных заводов в западном полушарии. Я остановил свой выбор на Сидни в качестве отправного пункта своего путешествия из-за наличия угольных шахт. Это ближайший к арктическому региону пункт, где можно загрузить в трюмы уголь.

Чувства, которые я испытывал, покидая Сидни в этот последний раз, не поддаются описанию, но все же они отличались от тех, что я испытывал прежде. Покидая сушу, я ни о чем не тревожился, смутное беспокойство не терзало мою душу – я сделал все, что было в моих силах для успешного выполнения стоящей перед нами задачи, все необходимые находилось с нами на борту. Во время предыдущих экспедиций меня порой грызли сомнения, я порой испытывал тревогу, но в этой, последней, я запретил себе волноваться, что бы ни произошло. Возможно, ощущение уверенности укрепилось во мне от сознания того, что все возможные и невозможные случайности сведены к минимуму и учтены, а, может, оттого что неудачи и удары, выпавшие на мою долю, притупили во мне чувство опасности.