Роберт Пири - По большому льду. Северный полюс

Ввоскресенье, 19 июля, у маяка на мысе Амур мы отправили на берег шлюпку, чтобы послать домой телеграммы – в этом году последние. Хотел бы я тогда знать, каким будет мое первое сообщение в следующем году.

У мыса Сент-Чарльз мы бросили якорь вблизи китобойной станцией. Пару дней назад там как раз выловили китов и я сразу же купил одного для прокорма собак. Китовое мясо мы уложили на юте «Рузвельта». На побережье Лабрадора есть несколько таких «китовых фабрик». Работают они следующим образом. Сначала в море отправляется быстроходный стальной пароход, нос которого оснащен гарпунной пушкой. Заметив кита, его преследуют и, подойдя достаточно близко, выстреливают в чудовище гарпуном с закрепленным на нем зарядом. Взрыв убивает кита. Тогда закрепив на туше трос, ее буксируют до станции, где вытаскивают на деревянный помост и разделывают, причем каждой части этой громадной туши находится применение.

Следующая остановка была Хок-Харбор, где «Эрик», вспомогательный пароход-поставщик, ожидал нас с 25 тоннами китового мяса на борту; час или два спустя за нами пристроилась красивая белая яхта. Я узнал ее – то была «Вакива» м-ра Харкнесса из Нью-Йоркского яхт-клуба. Дважды в течение зимы она становилась рядом с «Рузвельтом» под загрузку углем между рейсами у пирса 24-й Восточной улицы в Нью-Йорке; и теперь, по странному стечению обстоятельств, наши два судна оказались бок о бок в маленькой отдаленной гавани на побережье Лабрадора. Даже если задаться целью, трудно было бы найти суда столь отличные друг от друга: одно белое, как снег, с блестящей на солнце бронзой, быстрое и легкое, как стрела; второе – черное, неповоротливое, тяжелое, монументальное как скала. Каждое было построено для определенной цели и вполне соответствовало ей.

М-р Харкнесс с группой друзей, среди которых были и дамы, поднялись на борт «Рузвельта», и изящные наряды женской половины общества еще сильней усугубили контраст с нашим черным, мощным судном, на котором, к тому же, не везде было чисто.

Еще раз мы останавливались у острова Турнавик вблизи рыболовецкой базы, принадлежащей отцу капитана Бартлетта; там мы забрали партию лабрадорских меховых сапог, незаменимых для работы на севере. Накануне отбытия разразилась сильнейшая гроза. На моей памяти это была самая северная гроза.

Помнится, однако, что, во время путешествия на север в 1905 году, мы тоже попадали в очень сильные грозы, сопровождавшиеся яркими электрическими вспышками, подобными тем, какие наблюдаются во время штормов в южных водах Гольфстима; правда, штормы 1905 года застали нас недалеко от пролива Кабота, гораздо южнее, чем теперь, в 1908 году.

Путь к мысу Йорк проходил спокойно, ничто не омрачало нашего плавания, в то время как 3 года назад недалеко от мыса Сент-Джордж вся команда была поднята по тревоге: от вытяжной трубы занялись палубные бимсы и пришлось тушить пожар. Погода нам благоприятствовала, и в отличие от путешествия 1905 года такая напасть как туман нас миновала. Собственно говоря, с самого начала путешествия все складывалось на удивление хорошо, так что наиболее суеверные моряки, считая, что нам сопутствует редкая удача, боялись ее сглазить, поэтому, когда речь заходила об этом, один из членов экспедиции постоянно стучал по дереву, «просто на всякий случай», как он это объяснял. Глупо было бы утверждать, что эта мера предосторожности как-то повлияла на наш успех, но его, по крайней мере, это успокаивало.

По мере того как мы продвигались на север, ночи становились все короче и светлее, а после пересечения нами 26 июля полярного круга солнце перестало уходить за горизонт и светило нам, не переставая. Я пересекал полярный круг около 20 раз, и с юга на север, и с севера на юг, так что в этом событии для меня не было ничего необычного; но на арктических «новичков» нашей экспедиции, д-ра Гудселла, Макмиллана и Борупа, это произвело сильное впечатление. Их ощущения были сродни ощущениям большинства людей, впервые пересекающих экватор – только что они приобщились к тайнам Вселенной.

«Рузвельт», продвигаясь все время на север, приближался к одному из самых интересных мест Арктики. Я имею в виду крошечный оазис, сохранившийся среди первозданных льдов и снегов на западном побережье северной части Гренландии и расположенный на полпути между бассейном Кейна на севере и заливом Мелвилл на юге, где наиболее поражает контраст между изобилием представителей видов растительного и животного царства и видом окружающего пейзажа. За последние сто лет в этих краях зимовали с полдесятка экспедиций. Кроме того, эта земля населена представителями небольшого племени эскимосов.

Между этим маленьким убежищем и Нью-Йорка три тысячи миль морского пути или две тысячи миль птичьего полета. Оно расположено приблизительно в шестистах милях к северу от полярного круга и примерно на полпути от этой великой широтной отметки до собственно Северного полюса. Здесь великая полярная ночь длится в среднем 110 суток, и в течение всего этого времени ни один луч света не согреет теплом, разве только укажет дорогу свет далеких звезд и луны, зато летом солнце постоянно стоит над горизонтом все те же 110 суток. Эта маленькая страна с достаточным количеством подножного корма – излюбленное место обитания северных оленей. Мы же лишь пО́ходя любуемся этим уникальным уголком природы, ибо наша задача здесь – доукомплектовать штат экспедиции коренными обитателями этого края вечной мерзлоты, чтобы они помогли нам в борьбе с суровой природой севера.

Однако, прежде чем добраться до этого уникального оазиса, находящегося всего в нескольких сотнях миль от полярного круга, мы посетили весьма знаменательное место в нашем путешествии на север, которое было мрачным напоминанием о тех испытаниях, что могли нас ожидать. Могила любого цивилизованного человека, окончившего свои дни в этом диком северном краю, исполнена особого значения для тех, кто приходит после. И все время, пока мы продолжали путь, безмолвные останки погребенных героев не давали нам забыть о печальных финалах историй их подвигов.

У южной границы залива Мелвилл, на острове Дак, есть маленькое кладбище шотландских китобоев, которые первыми пришли сюда, но погибли, так и не дождавшись, когда вскроется лед. Захоронения относятся к началу XIX века. Начиная с этого момента, большой северный путь отмечен могилами тех, кто пал в неравной схватке с холодом и голодом. Суровые громады скал могут рассказать каждому, кто способен задуматься, какой ценой даются исследования севера. Люди, которые остались там лежать навеки, были не менее бесстрашны и не менее умны, чем участники моей экспедиции; им просто меньше повезло.