Роберт Пири - По большому льду. Северный полюс

На борту «Эрике» находились еще три пассажира: м-р Крафтс, который прибыл на север, чтобы провести серию магнитных наблюдений для отдела земного магнетизма института Карнеги в Вашингтоне; м-р Джордж Нортон из Нью-Йорка и м-р Уолтер Ларнед, чемпион-теннисист. Плотник с «Рузвельта», Боб Барлетт из Ньюфаундленда (однофамилец капитана «Рузвельта») и матрос Джонсон тоже вернулись на «Эрик». Этим судном командовал капитан Сэм Бартлетт (дядя капитана Боба); нужно отметить, что в нескольких предыдущих экспедициях он был капитаном моего собственного судна.

В Эта поднялись на борт еще несколько эскимосов, в том числе Ута и Эгингуа, которым предстояло дойти со мной до полюса; всех остальных эскимосов, которых я не хотел брать с собой к месту зимней стоянки, высадили на берег. На судне осталось 49 эскимосов – 22 мужчины, 17 женщин и 10 детей – и 246 собак. «Рузвельт», как обычно, осел до ватерлинии, полностью загруженный углем, 17-ю тоннами купленного в Лабрадоре китового мяса, а также жиром и мясом почти 50 моржей.

Мы попрощались с экипажем «Эрика» и 18 августа тронулись в путь на Север. Погода в тот день была крайне неприветлива: шел дождь со снегом, дул хлесткий юго-восточный ветер, море было неспокойным. Расходясь, «Эрик» с «Рузвельтом» гудками отсалютовали друг другу на прощание, и последняя связь с внешним миром оборвалась.

По возвращении меня часто спрашивали, испытывал ли я особое волнение при прощании с товарищами на «Эрике», и я честно отвечал: «Нет». Читатель, должно быть, помнит, что это была моя восьмая экспедиция в Арктику и мне не раз уже приходилось прощаться с судном-снабженцем. Частое повторение рано или поздно вызывает привыкание даже к самым драматическим событиям.

Когда мы плыли на север из бухты Эта, все мои мысли занимал вопрос о том, в каком состоянии лед в проливе Робсон; надо сказать, что лед в проливе Робсон – это штука гораздо более драматичная, чем прощание, если, конечно, это не самые близкие и дорогие тебе люди, но их я оставил еще в Сидни, за три тысячи миль отсюда. А сейчас нам, прежде всего, предстояло преодолеть около 350 миль почти сплошного льда, чтобы добраться до столь желанных зимних квартир на мысе Шеридан. Я понимал, что за проливом Смит нам, возможно, придется идти, пробивая себе путь крайне медленно, шаг за шагом, иногда буквально дюйм за дюймом, колоть, дробить, таранить торосистый лед или обходить ледяные горы; и – если даже «Рузвельт» пройдет этот путь без потерь, я, вероятно, в течение двух или трех недель буду вынужден спать не раздеваясь, по часу-два кряду. Если же мы останемся без корабля и вынуждены будем возвращаться по льду на юг из какого-нибудь пункта в районе залива Леди-Франклин, тогда «прощай, моя мечта», а, может быть, и некоторые из моих товарищей.

Моржи относятся к наиболее мощным и колоритным представителям фауны Дальнего севера. Более того, несмотря на то, что охота на моржей далеко не безопасное занятие, она является важной частью программы любой серьезной полярной экспедиции, потому как позволяет за минимальное время получить максимальное количество мяса для собак. Именно поэтому ни одна моя экспедиция не обошлась без охоты за этими довольно крупными, весом от 1200 до 3000 фунтов, животными.

Излюбленными местами обитания моржей являются проливы Вулстенхолм и Китовый, которые лежали на нашем пути в Эта. Охота на этих гигантов – наиболее увлекательный и опасный вид спорта в Арктике. Белого медведя называют тигром Севера, однако исход схватки между одним, двумя, возможно, даже тремя этими животными и человеком, вооруженным многозарядным винчестером, предрешен: победа всегда на стороне человека. Схватка же со стадом моржей – львов Севера, когда охотники находятся в маленьком вельботе, по остроте ощущений несравнима ни с чем из того, что мне доводилось видеть в районе полярного круга.

В последней экспедиции я отказался от непосредственного участия в охоте на моржей, оставив эту удивительную забаву тем, кто помоложе. В прошлом я не единожды наблюдал за этим захватывающим зрелищем, так что мое первое впечатление несколько смазалось, поэтому я попросил Джорджа Борупа оказать мне любезность и описать для меня охоту на моржей такой, какой она представляется новичку. Его история в полной мере передает впечатления молодого человека и написана настолько живо и красочно, что я привожу ее без купюр. Вот как он об этом пишет.

«Охота на моржей – наиболее азартный из известных мне видов спорта, связанных со стрельбой. Это, я вам скажу, то еще ощущение, когда вы врезаетесь в стадо из пятидесяти с лишним моржей весом одна-две тонны каждый, которые прут на тебя, и не важно, ранены они или нет; им ничего не стоит продырявить молодой лед, будь он хоть восьми дюймов толщиной, они бросаются на вельбот, изо всех сил стараясь то ли достать, то ли опрокинуть своего врага (никогда не разберешь, кого именно, да и какая, к черту, разница – конечный результат все равно один), или долбануть лодку и наделать в ней пробоин.

Лодка вклинивается в стадо; все в вельботе, стоя спина к спине, отталкивают моржей от бортов, колошматят их по голове веслами, баграми, топорами и при этом горланят, как группа поддержки на футбольном матче, стараясь их отпугнуть. Ружья палят и грохочут, как скорострельные пушки Гэтлинга, моржи ревут от ярости и боли, как ненормальные, выбрасываются на поверхность, изрыгая в воздух струи воды, и вам кажется, что вокруг вас вдруг забило несметное число гейзеров – это просто потрясающе!»

Собираясь поохотиться на моржей, мы шли себе потихоньку на «Рузвельте», вместе со всей командой ожидая заветного сигнала. Когда, наконец, раздавался возглас какого-нибудь зоркого эскимоса: «Авик соа!» или, может быть: «Авик тедик соа!» (Моржи! Много моржей!), мы всматривались вдаль, оценивая, достаточно ли животных для того, чтобы устроить рейд. Затем, если исход охоты казался нам перспективным, «Рузвельт» разворачивался так, чтобы подойти к моржам с подветренной стороны – если животные почувствуют запах дыма, они проснутся, и мы их больше не увидим.

Обычно эти дикие вылазки мы совершали по очереди – Хэнсон, Макмиллан и я. Каждому из нас полагалось в помощь четыре-пять эскимосов, матрос и боцман. Шлюпки, чтобы они походили на льдины, выкрашивали белой краской, а уключины обматывали тряпками, чтобы подойти к стаду, не издавая лишних звуков.

Заметив стадо, которым стоило заняться, мы нараспев призывали своих помощников: «Давай! Давай!» и, они со всех ног бросались к шлюпкам. Окинув цепким взглядом инвентарь – четыре-пять весел, пять гарпунов, лини, поплавки, две винтовки, патроны – и убедившись, что все на месте, мы отдавали команду: «К спуску шлюпки готовьсь!». «Рузвельт» замедлял ход, мы, стравливая тросы шлюпбалок, соскальзывали вниз, садились на весла и отправлялись искать себе на голову неприятности – и, как правило, их находили.