Владимир Обручев - От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири

Следующее ученое звание – «цзюнжень» (вроде кандидата наук) – давалось после испытания в главном городе провинции. При впуске в экзаменационный зал явившиеся подвергались обыску, чтобы они не могли пронести в карманах, обуви, складках одежды или письменных принадлежностях миниатюрное издание классиков или заранее написанное сочинение. В зале их рассаживали в отдельные каморки, у дверей и окон ставили караульных. Вечером, по сигнальному выстрелу, всех выпускали; то же повторялось еще один или даже два дня. Пищу испытуемые приносили с собой. На первый день испытания задавали четыре темы из первых четырех книг Конфуция, причем одну тему следовало изложить гекзаметром в поэтической форме. Наименьший размер сочинения составлял 100 иероглифов, красиво написанных. На второй день давали темы из пяти классиков. Темами вообще являлись изречения из классиков и их комментаторов, и нужно было указать, откуда взята тема, и развить ее согласно правилам риторики. После этого экзамена, продолжавшегося иногда два дня, давался перерыв на сутки, и затем явившимся вновь, т. е. считавшим, что они подали удовлетворительное сочинение, задавали пять вопросов – по управлению государственными должностями, по применению законов, по истории, географии и темным местам в классиках и философах.

Испытательной комиссии в составе 10 человек давалось 25 дней для просмотра представленных сочинений. Но в многолюдных провинциях на эти испытания являлось до 5000 человек, каждый из которых подавал 13 сочинений. Понятно, что сотни сочинений оставались непрочитанными. Имена выдержавших испытание объявлялись глашатаем в полночь 10 числа 9 месяца с высшей башни города; на следующий день списки их раздавались на улицах, рассылались во все города провинции и вывешивались при орудийных салютах в зале испытаний. Затем следовал банкет от города, на котором мандарины прислуживали чествуемым, а у входов стояли слуги в фантастической одежде, с ветвями маслин – символом литературных успехов – в руках.

Высшую ученую степень «цзиньши», вроде доктора наук, получали по экзамену в Пекине, столице Китая, куда являлись получившие в провинциях звание цзюнжень. Обстановка испытания была подобна вышеописанной (см. рис. на стр. 107), темы аналогичные, но экзаменаторы имели высшие ранги, а выдержавшие представлялись богдыхану, который давал трем избранным награду. Ввиду больших расстояний в Китае и плохих путей сообщения, на испытания в Пекин приезжали только кандидаты, имевшие достаточные средства. Из выдержавших этот экзамен уже немногие стремились получить самую высокую степень – «гуньши», т. е. ученого, которой должны были предшествовать еще годы литературных и философских занятий, так что ее добивались многие только в старости. Но и в испытаниях на звание бакалавра, кандидата и доктора нередко принимали участие пожилые люди или даже старики; бывали случаи, что отец, сын и внук экзаменовались на то же звание одновременно.

Этот институт испытаний был учрежден для поднятия образованности и для того, чтобы высшие должности доставались только образованным людям. Но должности и даже ученую степень в Китае все же получали за деньги, что совершенно обесценивало смысл этого учреждения, и многие бакалавры, кандидаты и доктора оставались долго или всю жизнь безработными.

Трудность изучения китайского языка и письменности обусловлена особенностями иероглифического письма. Каждый знак (иероглиф) представлял не букву, как в европейских языках, а целое понятие. Этим объясняется громадное число иероглифов, достигающее 100 000; даже общеупотребительных иероглифов, знание которых необходимо для чтения и письма в житейском обиходе, насчитывается от 2000 до 3000. Многие из них состоят из 10–20 значков – черточек и точек – в определенном положении; если пропустить один из них или написать его неправильно, иероглиф получит другое значение. Первоначально китайские иероглифы, подобно египетским, представляли схематическое изображение понятия в виде четвероногого, птицы, рыбы, человека, орудия и т. п., но постепенно превратились в комбинацию черточек и точек. Для европейца трудность языка увеличивается тем, что многие понятия, изображаемые различными иероглифами, имеют почти тождественное произношение, – китайцы различают их интонациями, трудно улавливаемыми ухом европейца, или же о точном значении слова приходится догадываться по смыслу фразы.

На представленном рисунке изображены некоторые иероглифы наиболее простых начертаний. Поясним, что они означают и как произносятся.

Человек – жень ( 1 ). Гора – шань ( 2 ). Небо – тянь ( 3 ) и поле также тянь ( 4 ). Вода – шуй ( 5 ). Лошадь – ма ( 6 ) и конопля также ма ( 7 ). Запад – си ( 5 ) и прежде, в прошлом – си ( 27 ); редкий – также си. Восток – дун ( 9 ), шевелить – также дун. Север – бей ( 10 ), юг – нань ( 11 ). Гостиница – дянь ( 12 ), недостаток, порок, стыд, позор ( 13 ) – также дянь. Ворота – мынь ( 14 ), промежуток – цзянь ( 15 ), собака – цюань ( 16 ). Сяо означает маленький и насмехаться, хао – хорошо, волос и номер, но все это – разные иероглифы. Шань – гора, как мы видели, но зарница – также шань ( 17 ), а пишется совершенно иначе. Большой – дады ( 18 ), бить – да ( 19 ).

Интересно отметить, что цифры изображаются одним, двумя или тремя иероглифами: 1 – и ( 20 ); 2 – лян; 3 – сань ( 21 ); 4 – сы; 5 – у; 6 – лю; 7 – ци; 8 – ба; 9 – цзю ( 22 ); 10 – ши; 11 – ши-и; 12 – ши-эр; 18 – ши-ба ( 23 ); 20 – эр-ши; 30 – сань-ши; 80 – ба-ши ( 24 ); 100 – и-бай ( 25 ); 1000 – и-дяо или и-цянь ( 26 ). Иероглифическое изображение цифр, конечно, очень затрудняет арифметические действия.

Сказанное, я думаю, дает достаточное общее понятие о постановке народного образования в Китае в конце XIX в. и о трудности изучения китайского языка не только европейцами, но и самими китайцами.

По моей просьбе Сплингерд показал мне также городскую тюрьму. В одном из переулков он постучал в маленькую дверь в высокой глинобитной стене и что-то крикнул. Дверь открылась, нас впустили и сейчас же закрыли ее. Мы прошли через небольшой дворик, одну половину которого занимала фанза тюремщиков, и через вторую дверь попали на большой двор, окруженный высокой глинобитной стеной; к ней были прислонены многочисленные отдельные каморки, более похожие на стойла конюшни. Двери их были открыты, и арестанты свободно бродили по двору. У каждого левая рука была прикована цепью к спине, правая свободна, чтобы он мог сам готовить себе пищу, пояснил мой спутник. Каждому арестанту выдавали в день 2 фунта пшена и 3 копейки на покупку топлива. То и другое проходило через руки сторожей, к которым, конечно, прилипала часть. Казенной одежды не выдавали, все арестанты были в своей, нередко представлявшей собой лохмотья.