Владимир Обручев - От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири

Наконец доклад о нашем приезде дошел до князя, и один из адъютантов пригласил нас въехать за черту крайних палаток и зайти сперва в палатку главного помощника князя, так как сам князь давал еще аудиенцию двум китайским чиновникам, приехавшим с просьбой о разрешении начать разработку золотой россыпи для китайской казны в пределах владений князя. Просьба, конечно, сопровождалась подношением ценных подарков: шелковых материй и т. п., и эти посланцы заслуживали, конечно, большего внимания, чем какой-то иностранец, путешествовавший без конвоя, и от которого, очевидно, нечего было ждать подношений.

Оставив лошадей, мы прошли сквозь толпу зевак в палатку главного помощника, старика лет семидесяти с больными слезившимися глазами и лицом вылинявшей обезьяны. Он пригласил нас сесть на разостланные коврики и задал обычные вопросы: о здоровье людей и скота, хорошо ли путешествуем; затем предложил в знак внимания к гостю понюхать табак из его каменной табакерки в виде флакона с ложечкой, прикрепленной к пробке. Если гость не нюхает, то должен хотя бы поднести открытую табакерку к носу, а если нюхает – предложить хозяину свою табакерку. Подали, конечно, чай, но в деревянных чашках, выложенных серебром, что оказалось очень неудобным, так как горячий металл обжигал губы. Хозяин вытащил деревянный сосуд с маслом, чтобы прибавить его в чай, но я поблагодарил за это, очевидно прогорклое, дополнение. Он жаловался на слабость зрения и просил дать ему лекарство. Нужно заметить, что с подобной просьбой ко мне не раз обращались и монголы во время моего путешествия и что они вообще считали каждого европейца сведущим в медицине и потому имеющим возможность излечить их недуги. Пясецкий, как врач при экспедиции Сосновского, буквально осаждался больными и с горечью отметил в описании своего путешествия, что он постоянно вынужден был отказывать многим, так как не имел ни времени, ни сил, чтобы помочь всем. В данном случае, что можно было дать старику, испортившему зрение в течение семидесятилетнего пребывания в дымной юрте, кроме небольшого количества борной кислоты, которую я мог уделить из походной аптечки?

Во время чаепития последовали вопросы о цели моего путешествия, поводах к посещению князя, затем о моей родине, семейном положении, возрасте и тому подобные вопросы, которые были вполне естественны со стороны любопытного и наивного человека. О возможности получить от князя проводников до Кукунора хозяин заметил, что это будет нелегко, так как уже в одном переходе на восток живут харатангуты, разбойники и грабители, и монголы никогда не ездят в одиночку по тангутской земле. Жалобы старика на тангутов были прерваны адъютантом князя, с розовым шариком на шапке, – он растолкал толпу, глазевшую на нас у входа в палатку, и пригласил следовать за ним к князю.

Сквозь еще бо́льшую толпу мы вошли в палатку, снаружи белую с синими разводами, внутри красную, покрывавшую площадь в несколько квадратных сажен. С обоих концов полы палатки были раздвинуты и приподняты для освежения воздуха, но монгольские воины заслонили оба входа плотной стеной: передние сели на землю, второй ряд присел на корточки, а из-за плеч третьего ряда выглядывали головы зрителей. Среди палатки на возвышении, обитом красной материей и устланном кашгарским ковром, восседал князь, облаченный в два халата: нижний – из светло-красного, верхний – из темно-синего сукна, с пестрой тесьмой по бортам и опушкой из меха, на голове – парадная китайская шляпа с красной кистью, бурым каменным шариком и павлиньим пером. Князю на вид можно было дать около сорока лет; прямой нос и мало выдающиеся скулы его бритого лица, а также прямой разрез глаз говорили, что он не монгольской крови. В правом ухе висела громадная серебряная серьга с кораллами и бирюзой, такая же подвеска к ней спускалась до плеча. У ног князя на коврике сидел мальчик лет двенадцати в цветном шелковом халате с меховой опушкой; его миловидное личико имело вполне монгольский тип. Это был наследник, второй сын князя, первенец которого предпочел духовное сословие.

На возвышении, рядом с князем, лежали разные подношения (очевидно, китайских чиновников и других посетителей): корзинка с мелкими сухарями, пачка русских стеариновых свечей, свертки шелковых тканей, кучка хадаков. У ног, в передней части палатки, были расставлены яства – медное блюдо с полусырой бараниной, глиняные бутыли разной величины, вероятно с тарасуном (молочной водкой), заткнутые вместо пробки комком сыра; открытые кадушки различной формы с молоком, свежим и кислым, и со сметаной; баранья брюшина, наполненная маслом; кожаная сума с сушеным творогом; несколько медных кувшинов с чаем и блюдо с серыми лепешками, похожими на блины.

Князь пригласил нас сесть на коврик, разостланный на земле возле его наследника. Против нас, слева от князя, присели на корточки или на колени адъютанты и приближенные, все в красных халатах и парадных шляпах; ближе всех к князю – старый жирный лама с седой бородой, обрамлявшей добродушное лицо. Моя беседа с князем велась так: я говорил, глядя на князя, по-русски; мой переводчик Цоктоев переводил по-монгольски вполголоса сидевшему возле него адъютанту, который громко докладывал князю; тем же порядком передавались и слова князя. После обычных приветствий, предложения табакерки и расспросов о здоровье и благополучном путешествии я поблагодарил князя за внимание, выраженное присылкой людей, знавших дорогу к лагерю, а затем просил дать мне проводника к Кукунору.

Князь ответил, конечно, что путь туда идет по владениям разбойников-тангутов, что монголы в одиночку туда не ездят, так что одного проводника он дать не может. Он добавил, что если мы все-таки рискнем идти туда, он поручиться за нашу жизнь не может, так как нас только двое (я и Цоктоев), а китайцев считать нельзя, так как это не люди, а «тени людей». Поэтому он советует нам вернуться назад, но если я буду настаивать на своем намерении, то он, желая помочь русскому гостю, может дать мне надежный конвой (конечно, за вознаграждение) чтобы проводить через страну тангутов. Я возразил, что не имею с собой средств, чтобы платить жалованье большому конвою, и потому прошу назначить двух или трех человек, не больше. Я заметил, что до сих пор тангуты не нападали на иностранных путешественников и что, в крайнем случае, у меня есть оружие для защиты, так что конвой нужен не мне, а проводнику – для его безопасности на обратном пути.

Князь обещал подумать и дать ответ на следующий день, на чем аудиенция и кончилась. Беседа продолжалась около получаса, вследствие передачи слов через двух человек, и производилась во время чаепития, для чего передо мной поставили скамеечку, и чай наливали из кувшина, готовый, с молоком и солью.