Алан Гринспен - Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы

В итоге черный рынок не дает обществу тех преимуществ, которые обеспечивает легальная коммерческая деятельность. Уверенность в защите частной собственности государством побуждает граждан принимать коммерческие риски, что является необходимой предпосылкой для создания богатства и экономического роста. Мало кто готов рисковать своим капиталом, если государство или бандиты могут отобрать прибыль в любой момент.

К середине 1990-х годов именно такая картина преобладала в России. Для людей, воспитанных на марксистской идее о том, что частная собственность это нечто украденное у общества, переход к рыночной экономике шел вразрез с представлениями о справедливости 15 15 Маркс не первым осудил идею частной собственности Представление о порочности частной собственности (наряду с извлечением прибыли и предоставлением денег под проценты} имеет глубокие корни в христианстве, исламе и других религиях. Лишь в эпоху Просвещения появились противоположные принципы, заложившие моральную основу собственности и прибыли. Джон Локк, великий английский философ XVII века, писал о «естественном праве» каждого человека на «жизнь, свободу и имущество». Эта концепция сильно повлияла на американских отцов-основателей и способствовала становлению свободного рыночного капитализма в США. . Появление олигархов еще сильнее подорвало веру народа в новый курс. С самого начала защита частной собственности была очень своеобразной. Во многом ею занимались частные службы безопасности, периодически враждовавшие друг с другом и еще больше углублявшие ощущение хаоса.

Было похоже, что даже правительство Ельцина не понимает, как должна действовать правовая система рыночной экономики. Так, в 1998 году один влиятельный российский ученый в интервью Washington Post сказал следующее: «По мнению государства... защищать частный капитал должны те. у кого он есть... Правоохранительные органы сознательно устраняются от защиты частного капитала». С моей точки зрения, это свидетельствовало о полном непонимании необходимости судебной защиты права собственности. Противоборство частных охранных структур ведет к верховенству не закона, а страха и насилия.

Кроме того, в новой России явно отсутствовало доверие к слову, данному другими, особенно незнакомыми людьми. Мы редко задумываемся об этом аспекте рыночного капитализма, однако на самом деле он очень важен. Хотя на Западе у каждого есть право на судебное исполнение договоренностей, однако, если судебного решения потребует значительная часть заключенных договоров, судебная система захлебнется. Таким образом, в свободном обществе подавляющее большинство сделок по определению совершается добровольно. Добровольный обмен, в свою очередь, предполагает доверие. Меня всегда поражало, что на западных финансовых рынках сделки в сотни миллионов долларов исходно существуют в устной форме и подтверждаются письменно лишь впоследствии даже в условиях значительного движения цен. Но доверие нужно заслужить, поэтому в бизнесе репутация нередко является самым ценным активом.

Распад Советского Союза поставил точку в грандиозном эксперименте. Практически завершились многолетние споры о достоинствах экономических систем на основе свободного рынка, с одной стороны, и централизованного планирования — с другой. Хотя у вышедшего из моды социализма остались немногочисленные сторонники, они в большинстве своем склоняются к сильно выхолощенной его разновидности, часто называемой «рыночным социализмом».

Я не утверждаю, что весь мир готов принять рыночный капитализм в качестве единственно приемлемой формы социально-экономического устройства. Массы людей по-прежнему считают капитализм с его ориентированностью на материальные ценности вырождающимся. Можно, конечно, стремиться к материальному благополучию и при этом полагать, что конкурентные рынки зиждутся на манипуляциях рекламодателей и маркетологов. опошляющих жизнь пропагандой поверхностных, иллюзорных ценностей. Некоторые государства, например Китай, даже сейчас пытаются подавлять очевидные предпочтения своих граждан, ограничивая доступ к иностранным средствам массовой информации, которые якобы могут подорвать национальную культуру. Наконец, еще существует скрытый протекционизм — как в США, так и в других странах. — который способен превратиться в мощное средство противодействия международной торговле и финансам, а также свободному рыночному капитализму, особенно если современная высокотехнологичная мировая экономика вдруг даст сбой. И все же приговор системе централизованного планирования вынесен, и этот приговор определенно не оправдательный.

Вечером 17 февраля 1993 года я сидел под слепящими софитами между Хиллари Клинтон и Типпер Гор на совместном заседании палат конгресса. Я вовсе не рассчитывал оказаться в переднем ряду галереи во время первого обращения президента к конгрессу. Мне казалось, что приглашение занять кресло рядом с первой леди не более чем жест вежливости, а мое настоящее место в глубине ложи, в окружении референтов Белого дома. Не скрою, после довольно прохладного отношения со стороны президента Буша мне было приятно почувствовать, что ФРС наконец-то признали важной государственной структурой. Однако, судя по всему, мое присутствие на переднем плане диктовалось политическими соображениями. Госпожа Клинтон была в ярко-красном костюме, и во время президентской речи телекамеры снова и снова поворачивались к нам.

Как выяснилось впоследствии, далеко не всем понравилось мое появление в таком обществе — это якобы ставило под сомнение независимость ФРС. Разумеется, ни о чем подобном у меня и мысли не было. Однако я действительно стремился выстроить нормальные рабочие отношения с новым президентом, который, похоже, всерьез интересовался вопросами финансово-бюджетной политики.

С Клинтоном я познакомился в начале декабря, когда его избрали президентом. Он еще не успел перебраться в Вашингтон, и для встречи нужно было лететь в Литл-Рок, штат Арканзас, где Клинтон и его переходная команда организовали штаб-квартиру. Она находилась в губернаторском особняке, который оказался внушительным зданием из красного кирпича с белыми колоннами и располагался на большом участке земли в центре города, в окружении ровно подстриженных газонов и зеленых насаждений.

Когда меня провели в приемную, я довольно смутно представлял себе, к чему готовиться. Однако, зная о привычке Клинтона опаздывать, я захватил с собой несколько экономических отчетов, которые изучал около 20 минут в ожидании президента. «A-а, господин председатель!» — воскликнул появившийся наконец Клинтон, направляясь ко мне широкими шагами и с улыбкой протягивая руку. Я понял, что Клинтон не зря славился умением демонстрировать «близость к народу» — ему практически удалось убедить меня в том. что он действительно рад нашей встрече.