Джон Хардинг - Флоренс и Джайлс

Нервно заталкивая в себя еду, мы с братом совсем не разговаривали и только старались не стукнуть вилкой по тарелке и бесшумно ставить на стол стаканы с молоком. Мы с Джайлсом оба боялись привлечь к себе внимание, как будто само наше присутствие за столом могло кого-то оскорбить. Урони сейчас кто-нибудь булавку на пол, она звонко и отчетливо звякнула бы в этой мертвой тишине. Молчание нарушила мисс Тейлор.

— Джайлс, — произнесла она, после чего сделала крохотный глоток кофе и отставила чашку. — Джайлс, мы не едим так, что за манеры.

Джайлс чуть не подавился.

— К-какие манеры, что вы имеете в виду, мисс Уит… я хотел сказать, мисс Тейлор?

— Да ведь ты же набиваешь рот, не пережевываешь и даже не успеваешь глотать. Ты же мальчик, а не прожорливая чайка. — Она взглянула на меня, сияя. Я ответила ей слабым намеком на улыбку. Шутка получилась не самая удачная.

Джайлс снова вонзил зубы в вафлю, но мисс Тейлор не дремала. Она резко протянула руку, словно хлыстом взмахнула, и ударила его по руке.

— Я же тебе сказала, — прошипела она, — не делай так.

Глаза Джайлса начали наполняться слезами.

— И-извините, мисс Уит… я хотел сказать, Тейлор, я не понимаю. Не делать как?

— Вот так!

Она выхватила у него вафлю и начала торопливо грызть ее, как обезумевший дятел. Так она пожирала кусок за куском, без пауз, чтобы прожевать или проглотить, пока вафля не кончилась.

Наступило долгое молчание. Мы с Джайлсом уставились на гувернантку с открытыми ртами, потому что щеки у нее раздулись, как у хомяка. Наконец она все-таки с трудом протолкнула это все в горло и, отдышавшись, произнесла:

— Вот как не следует есть, мальчик мой. Теперь ты понял?

Щеки у Джайлса блестели, он смахнул слезу тыльной стороной ладошки. Я редко видела братца плачущим, а это движение было таким привычным, почти бессознательным, что можно было догадаться, сколько же ему пришлось плакать в школе. Завтрак мы доедали в полной тишине.

Когда он все-таки закончился и нам разрешили встать из-за стола, мы с Джайлсом повернули к лестнице, чтобы подняться в комнату для занятий. У меня упало сердце при мысли, что придется целый день провести за какой-нибудь бессмысленной вышивкой, ведь мне так хотелось в библиотеку! Но не успели мы подняться, как мисс Тейлор окликнула нас:

— Не туда, дети. Посмотрите, как ярко светит солнце. Денек такой чудесный, к тому же это мой первый день в Блайт-хаусе. Почему бы нам не прогуляться? Вы могли бы показать мне окрестности.

Джайлс, получив неожиданное освобождение от латыни и математики, таких же ненавистных, как для меня рукоделие, расплылся в улыбке. Он уже все забыл и простил отобранную вафлю. Да и я тоже подумала, что, может быть, все обстоит не так уж плохо: дама, видимо, очень вспыльчива, зато добра и отходчива. О, как мало я ее знала!

На улице мы с Джайлсом бегали наперегонки, прятались за кустами и неожиданно выскакивали оттуда, чтобы напугать друг друга. Сначала мы немного стеснялись, опасаясь, что может последовать окрик, и не знали, каким может оказаться наказание. Но мисс Тейлор только ласково нам улыбалась и молча кивала, мы осмелели и веселились почти так же, как тогда, когда играли одни, без присмотра гувернантки.

Осмотрев колючие кусты, которые мы облюбовали для игры в прятки, потому что они особенно сильно разрослись и были такими высокими, что прятаться в них нам особенно нравилось, мисс Тейлор покачала головой.

— В каком же все запустении, — прошептала она. — Как могли они довести все до такого состояния?

Я остановилась на бегу, не сразу поняв, что она разговаривает сама с собой, и ответила:

— Ну, понимаете, мисс, здесь за всем присматривает только Джон, а ему приходится выполнять всю работу по дому. Он ведь и с лошадьми занимается, кормит их, чистит, выезжает, а еще вся работа в парке. Слишком много для одного человека, особенно если он с каждым днем не молодеет.

Мисс Тейлор пристально взглянула на меня.

— Я имею в виду, мисс, так сам Джон говорит, что не молодеет.

Холодно улыбнувшись, гувернантка продолжала разглядывать кусты, устало покачивая головой. Затем она пошла прочь; мы, как два хвостика, потянулись за ней. Вскоре наша процессия добралась до озера.

— Ах, озеро, — изрекла она.

— Да, мисс, — провежливомямлила я в ответ.

Мисс Тейлор шла вокруг озера, и мы следовали за ней мимо старого дощатого причала и навеса для лодок. Пройдя примерно половину пути, она вдруг остановилась и стала смотреть на воду. Я даже вздрогнула оттого, что она выбрала именно это место. Как раз в эту минуту я случайно взглянула в воду и увидела цветущие водяные лилии. Мгновенно я припомнила их аромат — так же пахло от невидимой дамы, что проследовала ночью мимо меня, — вспомнила их мертвенную белизну и как они лежали на крышке гроба мисс Уитекер. А еще, как и в день похорон, я вспомнила строку из Шекспира о том, что «зловонней плевел лилии гниенье», [7] В. Шекспир, сонет 94 в переводе А. М. Финкеля. и почувствовала мороз по коже.

Не успела я собраться и взять себя в руки, как поняла, что ко мне обращаются. Это была мисс Тейлор:

— Скажите, умоляю, где это случилось?

Я сразу поняла, о чем она. В конце концов, это ведь было то самое место, но я смогла выдавить только:

— Что вы имеете в виду?

— Несчастный случай, разумеется. Ведь вы же были вместе с ней в лодке? Я слышала, вы там были. — Гувернантка уставилась на Джайлса, который затеребил воротничок, словно он внезапно стал ему тесен.

— Я… я… — забормотал он.

— Не Джайлс, — вступилась я. — Только я. Джайлс в это время был в классе.

Джайлс кивнул:

— Да, я был в классе.

— Мисс Уитекер заставила его переписывать какие-то латинские изречения. А в лодке с ней была только я.

— И как же это произошло?

Я повернулась к ней спиной:

— Мне бы не хотелось об этом говорить, если вы не против. Я не люблю вспоминать тот день.

Гувернантка не ответила, а когда я решила, что уже можно повернуться, она не смотрела на меня (хотя я могла бы поклясться, что чувствовала на спине ее тяжелый взгляд). Она пристально вглядывалась в озеро, точнехонько в то место, где находилась лодка, когда случилось трагипадение несчастной мисс Уитекер.

Наконец мисс Тейлор отвернулась от воды и будто выстрелила в меня хитрой усмешкой, потом, обогнув меня, пошла назад той же дорогой, которой мы пришли. В этот миг налетел ветерок, он покрыл рябью воду на озере и тонкую ткань блузки мисс Тейлор, и я снова ощутила мертвоаромат лилий, но не могла понять, откуда он исходит: то ли от настоящих лилий на озере, то ли это духи новой гувернантки.

Потом мы долго гуляли по парку и рощице, и мисс Тейлор расспрашивала меня про местность, но не слушала ответов, как будто уже и так все знала. А может, все это ее не очень-то интересовало. Только когда мы углубились в рощу и я рассказала, что тропа, по которой мы шли, ведет к имению Ванхузеров и что обычно, но только не зимой, по ней к нам приходит мой друг Тео, гувернантка заинтересовалась и задала о нем несколько вопросов. Лето уже кончается, пояснила я, и скоро Тео увезут в Нью-Йорк, в школу. На это она ответила: «Ах, вот как», как будто ее удовлетворил мой ответ, хотя я тут же добавила: «Но, если повезет, он очень скоро вернется». Она подняла брови и с озадаченным видом посмотрела на меня, так что я даже рассмеялась и объяснила, что Тео приезжает сюда на поправку из-за своей астмы и что я даже надеюсь на то, что в скором времени у него будет новый приступ.