Д. Ховард - Йоханнес Кабал. Некромант

показалось, но его подсознание пыталось что-то ему сказать. Он вошёл внутрь, предупреждённый и

вооружённый.

Йоханнес Кабал, некромант и, поневоле, балаганщик, смотрел на толпу и заметно нервничал.

Сегодня был их предпоследний вечер, и дела шли... как-то не так. Он не мог понять, что именно было

не так. Толпа держалась плотно и переходила от палатки к карусели, от карусели к аттракциону, как

огромная семья. Кроме непрерывной игры каллиопы и бодрых выкриков зазывал не было слышно ни

звука. Люди просто останавливались, смотрели и шли дальше. Маленькая сенсация произошла, когда

кто-то купил у лотка сахарное яблоко.

— Что с ними такое? Я думал, что я теперь буду героем. Почему они такие подозрительные?

Рядом появился Хорст, хотя секунду назад его определённо здесь не было.

— Они побаиваются. Может я и дал им объяснение ситуации, но это не значит, что оно

пришлось им по нраву. Это место напоминает им, что случилось нечто недоброе, нечто

необъяснимое, из ряда вон выходящее. Посмотри правде в глаза, Йоханнес. Сомневаюсь, что здесь

происходило что-нибудь необычное с тех пор, как давным-давно какой-то прохожий крестьянин

подумал, что неплохо бы основать город на этом месте. Видел, сколько шуму подняли из-за сахарного

яблока? Продавай мы заливное из язычков жаворонка, они и то так не удивились бы. Возможно, здесь

нас ждёт неудача.

— Неудачи быть не может. Это последняя остановка. Две души. Нужнодобыть две души, или

вся эта затея — пустая трата времени.

— И девяноста восьми душ.

— Девяноста девяти. Мы поспорили на мою жизнь.

Хорст резко на него посмотрел.

— Что? Ты ничего об этом не говорил!

— Как это ни странно, но я не любитель распространяться о подобных вещах. Какая разница?

Если я не верну себе душу, то не смогу продолжать исследования.

— За тобой тянется след из метафизических катастроф, ты превратил невесть во что свою

жизнь, мою жизнь, жизнь всех тех, кого ты сгубил за восемь лет и тридцать семь дней, что я

проторчал на кладбище, а теперь решил замолвить словечко ещё за сотню? И ради чего?

— Сам прекрасно знаешь.

Хорст в бессилии покачал головой:

— Нет, не знаю. — Он начал трясти пальцем перед лицом брата. — Я раньше знал. Я тебе даже

симпатизировал, такой я идиот, и видишь, что со мной стало? А ради чего теперь? Я не знаю. Думаю,

и ты не знаешь. Ты продолжаешь жить так только потому, что если бы ты остановился и спросил

себя: "Как же так, Йоханнес, почему я стал для всех распоследней сволочью?" — думаю, ты не смог

бы дать себе честный ответ.

Кабал разозлился и откинул руку Хорста в сторону.

— Плевал я, что ты там думаешь. Мне в высшей степени безразлично твоё мнение.

Хорст пожал плечами.

— Отлично. Покуда мы понимаем друг друга.

— Нет, мы друг друга не понимаем. Уж тебе меня точно не понять. Ты никогда ни к чему не

стремился в жизни. Тебе не понять, что такое отдать чему-то всего себя. Тебе не понять, что значит

засыпать и просыпаться с одной и той же мыслью, которая не идёт из головы.

— Это не самоотдача.

— А что же?

— Одержимость.

— Вот как ты пытаешься понять меня? Ярлык повесил. Что и следовало ожидать.

— Это не ярлык. Взгляни на себя. О, боги, Йоханнес, ты же врачом собирался стать! Хотел

помогать людям!

— Врачи. Мошенники и шарлатаны. Лишь пытаются отогнать тьму, а если не получится, у них

всегда наготове пара оправданий. Им не хватает то ли ума, то ли духу, чтобы вновь вернуть свет. Но

не мне. Не мне! Я буду Прометеем современности, что бы ни пришлось делать, какими бы тёмными

делами не пришлось заниматься, чтобы постигнуть тайну.

— А что, если никакой тайны нет? Что, если это за рамками понимания смертных? Что тогда?

Что будешь делать?

— Должна быть, — ответил Кабал. При этом он выглядел очень старым и уставшим. — Должна

быть.

Хорст взял младшего брата за плечи.

— Послушай, у нас есть двадцать четыре часа — даже меньше, учитывая светлую часть суток

— но время есть. Можно придумать выход. — Кабал непонимающе заморгал. — В этих контрактах

всегда где-нибудь да найдётся лазейка. Должно быть, это традиция. Сожжём контракты, освободим

тебя от пари, а затем отыщем лазейку в договоре, что ты подписал, продав душу.

— В моём договоре нет никакой лазейки, — сказал Кабал. — Я отказался от души в обмен на

основы некромантии.

— И это всё?

— Не знаю. Мне нужна была "тайна жизни после смерти" — всё как обычно.

— Ты попросил именно это?

— Что-то вроде того.

— Тогда всё просто! Разве не понимаешь? Ты хотел узнать тайну жизни после смерти, а

получил пару формул, которые позволяют тебе возвращать людей к жизни жалкими подобиями тех,

кем они были. Тебе ещё пришлось выполнить большую часть работы, чтобы этому научиться. Они не

смогли выполнить свою часть сделки!

— Ты просто придираешься к определениям.

— Да ладно тебе! Думаешь, Сатана упустил бы такую возможность, если бы ситуация была

обратной?

— Какой мне прок от его души?

— Я не это имею в виду. Он у нас в руках. Это философское минное поле!

Кабал на мгновение представил себе, как Аристотель неожиданно исчезает в огненном облаке

посреди чистого поля, а Декарт и Ницше с ужасом это лицезреют. Он взял себя в руки.

— Меня ведь наделили силой использовать формулы. Вот и вся выгода.

— Это тебя ни к чему не привело. Брось эту затею. Начни заново.

— Я... я не знаю.

Он прикинул, сколько исследований понадобится, чтобы нагнать потерянное в схватке с

дьяволом время. По всему выходило, что немало.

— Йоханнес. Сделай это. В качестве искупления.

Хорсту Кабалу казалось, что его брат, Йоханнес, выглядит так же, как и в шестилетнем

возрасте, когда у него умерла собака. Та же оцепенелая неспособность осознать что произошло.

Йоханнес Кабал посмотрел на пол, на ночное небо и, наконец, на брата. Он выглядел растерянным.

— Я не знаю, — прошептал он.

Хорст раскрыл объятия. Он не обнимал младшего брата с тех пор, как тот был ребёнком. Они

никогда не были близки, а когда Кабал признался, что ненавидел Хорста, стало ясно почему. Но даже

сейчас, даже в этом месте, кровь, как и раньше, гуще воды.

— Эй! Босс! — из ниоткуда появился Кости. За мгновение, что Хорст переводил взгляд с

Йоханнеса Кабала на мистера Костинза и обратно, его брат испарился — на его месте стоял Кабал,

некромант.

— Что? — бросил Кабал.

— Мне кажется, у нас клиент, — сказал Кости, широко улыбнувшись.

Хорст вздохнул. Момент упущен. До сих пор непринуждённая улыбка и добродушие мистера

Костинза ему даже нравились. До сих пор было очень легко забыть, что он всего лишь частичка Ада,