Сильвия-Маджи Бонфанти - Переулок Солнца

— Доносчиком? Я?

— Да, синьор. Как иначе прикажете объяснить эту историю с Темистокле, которому будто бы не отдадут долг? Темистокле, когда его вызовут, заявит, что его обобрали до нитки, будьте уверены.

— Доносчик? Я доносчик? — не унимался разъяренный Анжилен. — Да если бы я был доносчиком, — крикнул он, — все уж давно были бы за решеткой, Да, дорогая моя, весь квартал!

И, понизив голос, добавил:

— Начиная с меня.

— О, вот это другое дело! Молодец, Анжилен! — закричали ему.

Скоро все успокоились, а Зораида напевала, гладя свое подвенечное платье.

На переулок стал часто опускаться туман, и тех немногих фонарей, которые болтались где-то высоко наверху, было совершенно недостаточно, чтобы осветить его. Торопливо наступала короткая осень, а вместе с нею ранние сумерки и холода, сковывающие все живое.

В переулке больше не слышались громкие голоса. Окна заклеивали полосками бумаги, из труб потянулись жиденькие струйки дыма, которые сейчас же прижимал к крышам сырой тяжелый воздух.

Безансона, завернувшаяся в старую армейскую шинель и напялившая на голову вязаный шлем, вместо ваз с карамелью выставила сковородку с жареными каштанами, которые заполнили своим аппетитным запахом арку ворот дома номер одиннадцать, где она обосновалась.

Пеппи продолжал регулярно появляться во дворе со своими чемоданами, в неизменном черном костюме и коричневой фетровой шляпе, в которой он был похож на сморчок. Пальто он не носил и всем, кто замечал ему, что неосторожно в таком виде появляться на холодном ветру, он, сопровождая нервной гримасой каждое слово, косноязычно и возбужденно отвечал, что в деревне, где он родился, солнце всегда вот такое огромное, потом, показывая на лежащий повсюду снег, неизменно заключал:

— С ума сойти! С ума сойти!

Дядя, который должен был оставить наследство, все время был при смерти, поэтому стоило только Пеппи появиться в переулке, многие сразу же бежали ему навстречу, горя желанием узнать новости. Пеппи разводил руками, ронял чемоданы и, склонив голову, невнятно бормотал:

— Да все так…

— Хоть бы прибрал его бог, руки бы развязал, — вздыхая, замечал кто-нибудь.

Они и в самом деле ждали смерти этого дяди, потому что каждый надеялся, что и ему что-нибудь перепадет. Арнальдо мечтал занять денег и выкупить мебель. Темистокле хотел продать будущим новобрачным пару колец и часы сомнительной ценности и еще более сомнительного происхождения, от которых он благоразумно старался отделаться. Жильцы дома номер одиннадцать ждали, что Арнальдо сдержит слово и отдаст деньги, занятые у пенсионера. А учитель без конца со всеми советовался по поводу мельчайших подробностей будущих похорон.

А жизнь трудная, полная нужды между тем шла своим чередом.

Саверио отвоевал у Темистокле право распоряжаться своими пустующими комнатами и сдал их виноторговцу, получив взамен старую печку, которую заново отремонтировал. Правда, тепла она давала мало, зато дымила вовсю.

Анжилен за неимением других занятий взялся за ремесло перекупщика и теперь имел дело с железным ломом, подержанной мебелью и квитанциями из ломбарда.

Однажды ему случайно предложили старый «ситроен», продававшийся на вес как железный лом, но который, как говорили, мог бы еще ездить, если в нем кое-что заменить.

В чем заключалось это «кое-что», Анжилен не знал, но тем не менее начал уговаривать Ренато приобрести машину.

— Не можешь же ты вечно разъезжать на своем трехколесном драндулете! — без конца повторял он. — Ведь в жизни так же, как на гонках. Кто хорошо взял старт, тот первый и приходит. Если ты будешь ездить на четырех колесах, а не на трех, как сейчас, да на моторе, вместо того чтобы крутить эти педали, у тебя будет больше шансов добиться успеха.

Бруно и Джорджо снова устроились на работу, а Ренато по-прежнему промышлял продажей кроличьих шкурок, однако в последнее время он почти никуда не ездил, потому что мешали холода и глубокий снег. Поэтому слова Анжилена заставили ребят задуматься, и, наконец, общими усилиями они приобрели бренные останки бывшего автомобиля. Поставив его во дворе, они два месяца на морозе, при свете огарка латали кузов и чинили мотор, заменяя недостающие части подержанными, купленными по случаю.

В конце концов, плохо ли, хорошо ли, а машина пошла.

Каждый раз, когда Ренато уезжал или возвращался домой, Безансона должна была убирать свой лоток, иначе машина не могла проехать.

Потом Анжилен выступил с новым предложением:

— Стоило ли покупать машину ради того, чтобы торговать кроличьими шкурками? — заявил он и предложил заняться перепродажей случайных вещей.

Однажды они возвратились с привязанным к крыше автомобиля роялем без клавиатуры, в другой раз привезли несколько мешков мороженой картошки в надежде перепродать ее по дешевке, как-то скупили антикварную мебель, оказавшуюся просто старой рухлядью, а в один прекрасный день явились с подлинными картинами известного художника, которые, как скоро выяснилось, были просто олеографиями.

Если им нежданно-негаданно и удавалось что-нибудь заработать, то обязательно или приходил штраф за торговлю без разрешения, или случалось какое-нибудь несчастье с мотором, и весь заработок уходил на его починку.

— Дайте срок, — подбадривал их Анжилен, — будет у нас крупное дело. Вот подождите, как только спадут холода, и я смогу выходить из дому, я вам покажу, как нужно искать. Ведь в деревне на такую удачу можно напороться, что все разом окупится, да еще и останется немалая толика, будет на что развернуться.

Свое последнее предложение Анжилен сделал как раз в тот момент, когда Ренато уже окончательно отчаялся и пребывал в расстроенных чувствах из-за упреков Грациеллы, которая обвиняла его в безделье,

— Каждый раз у тебя так, — говорила она. — Найдешь ветку гнилого винограда или какой-нибудь растоптанный капустный лист, а тебе уже кажется, что ты на золотую жилу наткнулся.

Поэтому когда Анжилен, прищурив глаза, вполголоса поведал, что «совсем даром» продается партия бронзовых канделябров, Ренато сразу вошел с ним в пай.

— А вы ручаетесь, что они не краденые? — спросил он.

— Краденые? — воскликнул старик. — Самые законные! Остались им после дяди, попа. Это такая вещь — хоть сейчас в церковь ставь! Хозяева — крестьяне, и все канделябры свалены у них на чердаке. Я случайно одну штуку увидел в хлеву. Захожу — горит. Подумать только, ведь если напасть на любителя, какого-нибудь антиквария, то этот товар на вес золота продать можно!

— Ну, на этот раз нам повезло. На этот раз — настоящее крупное дело, — объявил Ренато, встретившись с Рыжей.

Осуществить покупку решили в воскресенье, потому что в этот день у Джорджо был выходной, он мог сопровождать их и сам убедиться, стоящее ли это дело.