Вильям Козлов - Три версты с гаком. Я спешу за счастьем

— Ну что ж, — сказал Артём, — правильно вас продёрнули… С вашими — то возможностями да техникой эту дорогу можно за месяц заасфальтировать или уж, в крайнем случае, загрунтовать и засыпать щебенкой.

— Слышали такую песенку? — ухмыльнулся Алексей Иванович. — Мустафа дорогу строил, а Жиган по ней ходил… Пусть Осинский строит. У него тоже продукция бьющаяся…

— Во — во, Носков и пишет: вы ждёте, когда Осинский построит, а он ждёт, когда вы…

— Почему — то не его, а меня на весь район прославили. Как на ваш просвещённый взгляд, карикатурка — то ничего?

— Вполне приличная, — скромно заметил Артём.

— Интересно, чья это работа? — Алексей Иванович с интересом разглядывал рисунок. — Жена говорит, художник схватил самую суть: лунообразное лицо, нос картошкой, самоуверенный вид… Вроде бы у меня, кроме вас, и знакомых художников — то нет…

— Вон круги пошли… Никак щука ударила! — сказал Артём.

— Я ведь говорил, щук здесь тьма.

— Вашими молитвами… — улыбнулся Артём, подводя к лодке пустую блесну.

Яркий костёр пылал на берегу Барсучьего озера. От торчащих из песчаного обрыва скрюченных корней протянулись длинные дрожащие тени. С осин слетали синеватые листья и опускались в воду. Их много плавало у самого берега. Солнце спряталось за бором, подсветив багрянцем редкие перистые облака. Снова прилетели три чайки и, сделав величавый круг над притихшим озером, исчезли за вершинами сосен.

Ни одной рыбки не поймали на Барсучьем озере. И вот вместо окуневой ухи варили кашу с мясом. Инициативу в этом деле сразу захватил Мыльников. Он сказал, что ещё не встречал такого человека, который смог бы лучше его сварить уху или кашу из пшёнки.

— Вы как любите: пересол или недосол? — спросил он.

— Золотую середину, — сказал Артём. Он примостился на тужурке и смотрел на костёр. — По — моему, уже готова.

Мыльников попробовал дымящееся варево, покачал головой.

— Ещё минут пять покипит, — убеждённо заметил он.

— Почему именно пять, а не три или не десять?

— Внутреннее чутье, — сказал Алексей Иванович. — На фронте, помню, был такой случай. Из землянки на КП я всегда ходил по узенькой тропке вдоль траншеи. Сами понимаете, каждый день артобстрел, бомбёжки… И вот иду я на КП, подошёл к тропинке, а пушки уже грохочут вовсю. И что — то подсказывает мне, чтобы не ходил этой дорогой. Со мной был начальник штаба. Мы в одной землянке жили. Я и говорю ему: пойдём ельником, это немного дальше, но за укрытием. А он засмеялся и пошёл по тропинке. Я — ельником. И что вы думаете? Прямым попаданием! Хоронить было нечего… Вот что такое внутреннее чутье, молодой человек!

— А нынче что же? Ни одной рыбины! Выходит, подвело вас внутреннее чутье?

— Это пустяки… На рыбалке оказаться без рыбы — обычное дело.

— У меня вот нет внутреннего чутья, — сказал Артём. — И кашу могу пересолить, и пойти не той дорогой…

— Кому что дано, — заметил Мыльников, снимая котелок с огня.

Обидно, конечно, что глухое лесное озеро встретило их так неприветливо. Стоило в такую даль забираться, чтобы вместо ухи угощаться пшённой кашей. Костёр совсем прогорел, и Артём подбросил сухих веток.

Темнота со всех сторон незаметно и бесшумно обступила палатку, костёр. Неподалёку сухо треснула ветка, зашуршал папоротник, и снова стало тихо. Уж не барсук ли выбрался из норы на охоту? Недаром ведь назвали озеро Барсучьим?

Они закурили и, попыхивая папиросами, молча смотрели на огонь. Спать не хотелось. Артём вспомнил про транзистор и достал из вещмешка.

— Как же мы забыли про музыку? — сказал Мыльников. — Вся рыба была бы наша.

— Вы оптимист, — усмехнулся Артём.

— Здешние аллигаторы никогда музыки не слышали…

— Давайте послушаем последние известия, — сказал Артём.

Когда закончились последние известия, прогорел костёр, Алексей Иванович начал было комментировать события, но тут совсем низко над костром кто — то пролетел, а немного погодя раздался громкий и пронзительный крик.

— Филин, — сказал Мыльников.

— Какой же это филин? — возразил Артём. — Летучая мышь.

— Что вы! — усмехнулся Алексей Иванович. — Какая мышь? Филин!

Придвинув вплотную к угасающим углям голые ступни, Артём взглянул на него. Глаза Алексея Ивановича прикрыты короткими ресницами, толстые губы оттопырены, на переносице складка. Такого упрямца, пожалуй, никогда не переспоришь…

— А ведь это я карикатуру на вас нарисовал, — вдруг сказал Артём.

Мыльников приоткрыл один глаз, хмыкнул:

— Я знаю.

— И молчали?

— Ждал, когда вы сами скажете.

— Не подумайте, что я раскаиваюсь, — сказал Артём. — Дорогу вы обязаны построить. Ведь это вопиющее…

— А если не буду строить? — перебил Алексей Иванович.

— Тогда мы с Носковым напишем в «Известия» или в «Правду»…

— Значит, объявляете войну?

— Выходит, так.

— А если бы у вас не было машины, тогда как? Артём посмотрел ему в глаза:

— Неужели вы думаете, я хлопочу для себя?

— Нет, не думаю.

— Эти три версты с гаком — позор для всего посёлка, — сказал Артём. — Мой дед воевал с вами… Я нашёл в его бумагах три или четыре заявления в райисполком. И ответы на них.

— По — вашему, я упираюсь из упрямства? Вы не представляете себе, что такое привести в порядок дорогу. Знаете ли вы, сколько стоит один километр магистрального шоссе? Я не говорю, что наша дорога будет стоить столько же, но, уверяю вас, мне это мероприятие влетит ещё в какую копеечку! Если бы ещё на Осинского можно было положиться, но он из тех, которые наобещают с три короба, как до дела дойдёт — в кусты. А денег мне никто на строительство дороги не даст. Не завода это дело. Придётся изворачиваться своими силами… Что скажут ревизоры — контролёры? Они ведь за каждый рубль с меня спросят?

— Значит, никакой надежды?

Мыльников поковырял в костре обожжённым суком, выхватил из пепла толстыми пальцами красный уголёк и прикурил.

— К чему все это говорю? Чтобы вы не думали, что все так просто: тяп — ляп, и дорога готова. Мыльников, такой — разэтакий, из самодурства не хочет строить… Если бы Осинский не был трепачом, можно было бы рискнуть. Моя техника и люди, его — мост через Березайку, строительный материал, песок, щебенка… Кстати, все это под рукой. Но я знаю Осинского, он и пальцем не пошевелит для этой дороги.

— Следующая карикатура на Осинского, — сказал Артём. — А ваш, Алексей Иванович, портрет я нарисую и вывешу в клубе. Осинский от зависти лопнет!

На озере тяжело бултыхнуло. Будто бревно бросили в воду. Мыльников так и расплылся в улыбке:

— Слышали? А вы говорили, здесь нет щук…

Когда они забрались в палатку, улеглись на надувных матрасах и вежливый Алексей Иванович пожелал спокойной ночи, Артём сказал: