Валерий Мусаханов - Испытания

Кафе, куда привел Жорес, было действительно удобным. Довольно большой зал занимал часть нижнего этажа недавно построенного дома на набережной; квадратные колонны, несущие перекрытие, как бы отделяли столики друг от друга и давали ощущение уюта. Было тихо, малолюдно, только две женщины за столиком у входа допивали кофе да еще несколько человек стояло у стойки с кофейным автоматом, за которой неспоро работала очень старая буфетчица. Полакомиться здесь было действительно нечем: в витрине лежали невзрачные булочки, даже на вид окаменевшие коржики, мелкие бледные яблоки, — в этом, видно, и был секрет малолюдности кафе. Позади буфетчицы на полках стояли бутылки дешевого сухого вина и минеральной воды.

— Бутылочку этой «гымзы» возьмем? — специально коверкая название, спросил Жорес.

Григорий кивнул и почувствовал острое желание выпить, — все еще ощущалась тревожная теснота в груди.

— Лучше две, — сказал он и достал деньги.

— Да куда его столько? — удивился художник.

Кофе оказался неожиданно густым и ароматным.

Григорий с наслаждением прихлебывал из чашки, запивая кисловато-горькое красное вино. Они устроились за дальним столиком, соседняя колонна загораживала почти весь зал, сюда даже не доносилось шипение кофейного автомата. Напольный светильник из черного кованого железа с тремя лампами-свечами ровно освещал коричневую столешницу. Григорий допил стакан; вкус вина был под стать настроению.

— Ну-с, жду вашего меморандума, сэр. Эх, если б здесь еще и курить можно было. — Жорес взял в зубы пустую трубку, посапывая, втянул воздух.

Яковлев повертел стакан на столе, вздохнул.

— Собственно, все просто. — Он запнулся: вдруг показалось немыслимо трудным вот так, в немногих словах объяснить то, чего он добивался несколько лет. — Вот захотел сделать маленький автомобиль, недорогой, экономичный, массовый автомобиль индивидуального пользования, и, главное, чтобы по своим техническим и потребительским качествам он мог удовлетворять требованиям достаточно долгое время. — Григорий взял бутылку, налил себе полный стакан, добавил в стакан художника.

— Н-да, заманчиво. Значит, лавры господина Порше покоя не дают? — Синичкин, прищурив глаз, посапывал пустой трубкой.

— Да погоди ты, дай сказать, — разозлился Григорий.

— Нет, — вдруг жестко отрезал художник. — Это все разговоры для пижонов, ты дай мне пощупать. А сколько времени машина будет в обращении, зависит не от одного желания конструктора. Те данные, что ты сказал давеча, меня заинтересовали, иначе бы я не пришел сюда. Но делать я буду автомобиль, только если он стоит этого. — Жорес вынул трубку изо рта, усмехнулся. — Ты уж прости за резкость, но самодеятельностью я, повторяю, сыт по горло. И если уж работать на свой страх и риск, так что-то интересное.

Минуту Григорий молчал, справляясь с собой, потом глотнул вина и, взяв со стула папку, не глядя на художника, развязал тесемки. Синичкин сдвинул в сторону чашки и стаканы, придвинул стул поближе. Яковлев вынул из папки вчетверо сложенную компоновочную схему, развернул уже трескающийся на сгибах ватман и разложил на столе. Придержал поднимающийся край, чтобы Жоресу было удобнее смотреть.

— Так. — Лохматая голова низко нависла над чертежом. — Это ясно, это… тоже… Значит, редуктор и коробка служат как бы подрамником для задней подвески?

— Да. — Григорий начал волноваться: первый посторонний человек смотрел сейчас задуманную им машину.

— Как развеска? — не отрывая глаз от чертежа, спросил Жорес.

— При любой загрузке — пятьдесят на пятьдесят, — торопливо ответил Григорий.

— А эти тяги привода коробки и передаточный вал… что туннель, выступающий в салоне? — Синичкин поднял глаза, и Григорий заметил во взгляде настоящий интерес.

— Нет, ты же видишь, что они ниже уровня крепления моста и только на сорок миллиметров выше днища редуктора, он — самая нижняя точка от поверхности дороги — сто шестьдесят пять миллиметров. — Яковлев начал волноваться и смолк. Художник даже не взглянул на него. Достав из портфеля большой альбом с разными эскизами, Жорес отыскал в нем чистый лист, толстым карандашом стал писать четырехзначные числа. Григорий бездумно и рассеянно смотрел, как из-под острого грифеля возникают четкие, похожие на типографский набор цифры, потом взял свой стакан, стал медленно цедить сквозь зубы горьковато-кислое грубое вино.

— Н-да, — Жорес положил карандаш на лист альбома, взял свой стакан и, улыбаясь, взглянул на Григория. — Знаешь, может получиться очень любопытный автомобильчик, даже оригинальный. — Он задумчиво посмотрел в свой стакан.

— Надо бы эскиз попривлекательней, — осторожно сказал Григорий.

— Эскиз? — Синичкин прищурился из-за края стакана.

— Сам понимаешь, тема, не утвержденная еще. Защищать легче, если…

— Ну, вот что, — прервал Жорес. — Или мы работаем вместе и ты мне полностью доверяешь, потому что я тоже заинтересован увидеть это живьем, или…

— Договорились! — Григорий твердо взглянул в глаза Жоресу.

— Погоди, — Синичкин поставил стакан. — Эта полувагонная компоновка мне нравится, нравится технически, экономически, если угодно, — социально. Но предупреждаю, что парадную лошадку я делать не намерен. Это начальное и главное условие.

— Да что ты, Жора, я вовсе и не думал о такой игрушке, — торопливо ответил Яковлев.

— Значит, заметано?

— Да. — Яковлев протянул художнику руку.

— Хорошо, — Синичкин пожал протянутую руку. — Тогда одна идейка… — Он снова взял трубку в зубы, посопел, втягивая воздух.

— Ну, ну, — произнес Григорий небрежно, но внутренне насторожился.

— Почему ты не пошел до конца? Можно перенести сцепление тоже назад!

— Ну, просто не было необходимости, да и постоянно вращающийся вал под днищем иметь неохота, — ответил Григорий без уверенности. — И вообще как-то не принято отрывать этот механизм от маховика.

— Ну, допустим, что карданный вал тоже почти постоянно вращается под этим самым днищем; вместо маховика можно специальный опорный диск придумать — все в одном блоке с коробкой, а то, что не принято, так тут у тебя уже много непринятого: у нас и поллитровый движок никто четырехцилиндровый и оппозитный не делал, и коробку назад не двигал. Ты же вообще новый автомобиль делаешь. — Жорес говорил быстро и еще успевал посапывать трубкой. — А вообще-то все уже было. Если не вру, в конце тридцатых годов на гоночной «Альфа-Ромео Альфетте» сцепление, коробка и редуктор в одном блоке были поставлены сзади. Фарина тогда еще был гонщиком и выступал на ней.

Григорий удивленно посмотрел на художника.

— Да?! Честно говоря, этого я не знал. Раньше сороковых вообще плохо знаю, пользовался чужими данными. — Он помолчал, раздумывая, говорить ли Синичкину об альбоме Игоря Владимировича. Решил, что не нужно, и спросил: — Допустим, перенесли сцепление, что это даст? — И с уважением подумал: «Нет, Жорес, не пижон».