Дмитрий Притула - Человек из очереди

И Андрон использовал любой повод, чтоб поругаться, то есть как-то проявить себя, поклокотать, так проявляя активность в окружающей жизни.

Пример? А вот он: воскресный день, праздник в парке, по пруду плавают лодки, и в них моряки из духового оркестра наяривают старинные вальсы.

Нет, чего там, красиво: солнышко ярко светит, золотится купол старинного дворца, небушко голубое-голубое, и моряки в лодках наяривают старинный вальс «Амурские волны». Ну, словно бы тебе показывают кино из давней жизни. Только вместо цыган в лодках моряки. Нет, правда, красиво. И людишки довольны: буфеты с прохладительными напитками, концерты в парке, карусели крутятся, и ко всему этому оркестр играет старинный вальс «Амурские волны». Это же плакать хоца. Воскресенье, день трезвости, а ты весел, как в будень.

Весело всем, но только не Андрону Трескунову. Козлы, ну, какие, блин, козлы, лодки-то должны плыть рядом, впритирку, а они куда их разогнали, ну, блин, козлы вонючие. Я бы им изобразил. Чтоб служба медом не казалась. Не моряки, блин, а шпана и панки. Люберы хреновы. И играют старую хренятину. Металлисты вонючие.

Да, человек находил любой повод, чтобы поругаться. Словно бы его постоянно что-то точит. Хотя вот именно точит: тоска по армии и по выпивке. Андрон двадцать два года отгудел в армии. Сверхсрочником. Макаронником, привычно говоря. Долгие годы был ротным старшиной. Порядок любил, это точно. Закалять любил солдат, тоже точно. Гонял, конечно, парней. Чтоб служба-то медом не казалась. Сам не раз вспоминал, как устроил похороны окурка.

Ну, нашел за батареей окурок. Совсем обнаглели. Окурок в подразделении! Подъем. Всей роте. Носилки в руки. Марш-бросок до леса. Шесть кэмэ. Захоронение. Торжественный митинг: клянемся, это последний окурок в подразделении. Марш-бросок обратно.

Все нормально. Веселые комбаты ведут своих орлят. Чтоб служба медом не казалась. Когда поют солдаты, спокойно дети спят.

Да, но однажды влип в ЧП. Какой-то сопляк, салага принялся палить на стрельбище. Но что характерно, не по фанерным мишеням, а в него, в прапорщика Трескунова. Не попал, но однако дознаний — в чем дело. Сопляк признался, что палил в прапорщика Трескунова — он издевается над солдатами и все такое. Спасло то, что на стрельбище было только батальонное начальство, и дальше полка дело не пошло. Оно и понятно — кому охота звенеть на всю дивизию. Да, но от греха подальше надо было Трескунова сплавить. Да, но ведь осталось несколько годков до пенсии? Надо дать человеку их дослужить? Надо. Кто-то из старых знакомых устроил ему теплое место в одном институте на военной кафедре. Ну, старшим — куда-пошлют.

Нет, студентов Андрон не любил (презрительно называл их шкубентами) — службы ни хрена не знают, а на военную кафедру смотрят как на дело десятое, забываете, козлы, что она одна и не дает вам понюхать военную портянку. Любил на студентов погаркать, это было. За это студенты дали ему прозвище — Рыло. Козлы какие, да? Человек для их же пользы старается, а они — Рыло. Хотя надо сказать, что это самое рыло у Андрона имелось. Но, понятно, не только рыло. Он и весь такой крупный и тугой мужчина. Загривок так это, живот, грудь — нет, тугой мужчина. На пляже одежды сбрасывает — отпад, ой, бабоньки, какие, оказывается, самцы на воле бродят. Да, такой тугой мужчина, словно бы его однажды накачали и разом заткнули все отверстия.

Службу в институте Андрон Трескунов не любил. Однако — терпел: надо же доскрипеть до пенсии.

Не доскрипел. Сорвалось. Тут так. Андрон иной раз не стеснялся выпить. Особенно в последние годы. Понятно, в условиях исключительно стационарных. Нет, понятно, мог он и как иные офицеры недавнего времени — после службы заскочить в «капельницу» хватить сто пятьдесят коньяку и сто шампанского и по домам, но любил все же основательно засесть. Ему надо, чтоб к водке все было в лучшем виде. Чтоб мясо и сало. Чтоб грибки обязательно. Чтоб рассыпчатая картошечка. Это другое дело. В таких условиях Андрон мог и литр засадить. И не раскисал, что удивительно, но исключительно наливался злой какой-то силой. Так это глазами зыркнет, плечами поведет, и желваки свирепо играют, при этом туманно намекнет, мол, он такое в жизни понимает, что другим ни на нюх. Мол, пока помалкиваю и коплю силы, но время придет — и я кое-что скажу, а заодно и сделаю.

Однажды он укатил в отпуск в деревню и пил безостановочно. То ли там с мясом было не так хорошо, то ли причина иная, а только Андрон сломался. Утром вернулся домой, а вечером стал гоняться с топором за супругой своей Ниной, громко крича, что она американская шпионка. Все вообще норовят Родину предать, всех надо пересажать, да нет в отечестве сильной руки. Всех, однако, хуже Нинка — она агентка ЦРУ и резидентка Рейгана. У нее в прическе (Нина на голове носила башенку времен своей молодости) запрятан радиопередатчик.

Ну, мужчину упекли. Сумели внушить — ни-ни. Иначе совсем ум потеряешь. И всё! Навсегда завязал.

Да, но из армии турнули, это конечно. Андрон своим диагнозом позорил честь службы. Да, но из-за недобора календарных лет пенсия вышла маленькая.

Зато текущая жизнь у Андрона в полном порядке. Двухкомнатное жилье. Нина — повар в столовой, женщина в теле. Скрипит иной раз, что Андрон какой-то мрачный, но ведь он ни на нюх, а за это можно все простить. И к бабам чужим не липнет, что очень важно.

Сын их Николай пошел путем отца — училище кончает. Да, вроде радуйся жизни — жилье, семья, сын — всё в порядке, да и сам не вполне старенький.

Но в том-то и дело, что Андрон не мог радоваться, потому что постоянно в душе что-то зудело, копошилось и поднывало. Это, знал Андрон, ему каждую минуту хоца выпить, и каждую минуту приходится бороться с таким позорным желанием. Но что удивительно — боролся успешно.

Это да. Но от этой борьбы он уставал и потому был мрачен. И всё ему, зараза, не так, и всё эти людишки не то делают.

Причем не бездельничал, нет. То устроился инкассатором. Все нормально — опасная работа, пистолет. Но его донимала начальница, шмакодявка, совсем девочка. Как Андрон выйдет из графика, так ему втык с визгом. А ты разве все учтешь? К примеру, баба в магазине ошиблась, ноль, можно сказать, не туда вписала, так пока она бумажку перепишет — это время или это не время?

Год терпел Андрон свою начальницу. Но однажды, когда был особенно мрачен, тихо так поиграл желваками да и выдал все, что думает про эту посикушку, И ушел. Нет, дверью не хлопал, очень тихо ее прикрыл.

Нашел другую работу. Спасательная станция на заливе. Будка, мотор, суточное дежурство. Работы немного, но и денежка соответственная.

Да, но если человеку только сорок три, то ведь рано ему в старики записываться, верно? Особенно если прежде был в гуще жизни и занимался настоящим делом. Укреплял порядок в боевом подразделении. Учил парней уму-разуму, прививал им любовь к дисциплине на всю жизнь. То есть прежде человек был в самой гуще жизни, а теперь не у дел. Нет, на станции он, конечно, нужен, но ведь это больше домино, чем спасательной работы.