Лора Вайс - Камбоджийский демон (СИ)

И еще месяц позади.

Настал момент снять повязки и оценить результаты операции. Утром вокруг меня собрались все доктора отделения, сестра медленно разматывала бинты, а они продолжали говорить:

Говорят на французском

- Как только сестра уберет последние повязки, не торопись открывать глаза. Сделаешь это медленно через пару минут. Хорошо?

- Да.

И вот, последний бинт снят, все затаили дыхание, а я аккуратно приподняла веки, в этот момент в глаза ударил неяркий свет, затем показались расплывчатые очертания каких-то предметов.

- Ну как? – спросил месье Дюран.

- Кажется, получилось. Я что-то вижу, но все расплывается, – ответила спокойно и равнодушно.

Вокруг же все зашевелились, Анри достал фонарик и посветил в каждый глаз.

- Реакция есть, твои глаза сейчас не готовы нормально функционировать, нужно время. Так что, ждем до завтра, а сейчас мы их закроем, чтобы не раздражать.

Честно сказать, радости совершенно не испытала, я не хотела видеть ни их, ни себя, но на следующий день все повторилось. Снова сняли повязки и велели приоткрыть глаза, когда все сделала, в очередной раз увидела расплывчатые силуэты, немного четче, но все равно лиц рассмотреть не могла, только если доктора наклонялись совсем близко, однако даже тогда не получалось рассмотреть черт. Увы, но зрение восстановилось лишь на тридцать процентов. Хотя, теперь могла видеть дневной свет, а к вечеру снова все исчезало, предметы сливались во мраке, превращались в единую серо-коричневую массу.

Прошел еще месяц, я начала выходить на улицу, всегда садилась под ивой в тени, там практически никого не было, и я могла расслабиться, подышать свежим воздухом. Месье Анри остался доволен проделанной работой, все-таки мой случай оказался очень сложным, лицо и шея подверглись длительному воздействию кислоты.

Все шло к завершению, только мне совершенно не хотелось лететь в Камбоджу, тогда уговорила доктора оставить меня в клинике еще хотя бы на месяц.

Но Ника не отступала и каждый день уговаривала вернуться в поместье Бонно, ее доводами были те, что в Москве больше ничего не держит, а тот изверг на свободе и он не оставит меня в покое, пока не убьет. К тому же мысли о том, чтобы спрыгнуть с моста постепенно улетучились, не знаю почему. Возможно, потому что по жизни была оптимистом и никогда не думала о смерти, как о выходе из сложной ситуации. Пусть теперь и была похожа на дочь Франкенштейна, но даже так хотелось видеть дневной свет, вдыхать воздух, наполненный всевозможными запахами, слушать окружающую природу и тихое бормотанье пожилых французов, которые каждый день в одно и то же время сидели на соседней лавке. Правда, внутри продолжали бороться два чувства, с одной стороны не хотела возвращаться к Лерону, точнее в его дом, а с другой стороны понимала, что только там смогу нормально дожить оставшиеся дни, ведь лучше места не придумаешь, чтобы спрятаться от людей. Там всегда тихо, никто не будет смотреть, как на мутанта из фильма ужасов, никто не будет постоянно лезть в душу, даже Лерон. Единственное, что перевешивало весы, так это взаимные чувства к Бонно, в любом случае придется ему отказать, а причинять боль очередной раз совсем не хотелось.

Хотя, может быть, мои переживания и яйца выеденного не стоят. Ведь только Лерон увидит свою Валери, как пропадет в джунглях на неопределенное время.

В один из дней на прогулке меня сопровождал месье Клавье, он очень осторожно подвел к скамье, помог сесть, а сам остался стоять у дерева. Мы какое-то время просто молчали, затем Клавье заговорил:

- Дюран сказал, что хочет оставить тебя еще на месяц в клинике, однако объективных причин не назвал.

- Это я его попросила.

- Не хочешь лететь в Камбоджу?

- Не хочу, а причины и так ясны.

- И куда же ты тогда отправишься?

- Не знаю. Вернусь на родину и будь, что будет.

- Так рассуждают лишь наивные глупцы, - тогда он сел рядом. – Столько сил было потрачено, чтобы вернуть тебя к жизни, а ты снова желаешь смерти? Там, где все еще бродит тот подонок, тебя ждет только мрак. Мы же хотим быть рядом, Совади каждый день спрашивает, когда ты вернешься. Не говоря уже о том, что испытывает Лерон.

- Именно его чувства и беспокоят больше всего. Не хочу разочарований ни ему, ни себе.

- Знаешь? В жизни никогда нельзя отказываться от добра. Столько людей желает тебе счастья, хотят помочь, а ты снова пытаешься сбежать. Пора остановиться и подумать о своей жизни как взрослый человек. Если у вас с Лероном ничего больше и не получится, то он готов стать тебе другом, готов поддерживать и беречь. Разве это не стоит внимания?

- Стоит, это дорогого стоит, Клавье. Только вы кое-чего не учли. Я все помню. Помню, как мы были близки, как хотела с ним остаться, чувства все еще живы, они жили все то время, что меня не было с ним. Но при этом помню, какой я была тогда. А что теперь? Мне противно от самой себя.

- Здесь поможет только время. И если ты все-таки согласишься полететь со мной, я обещаю сделать все, чтобы ты снова ощутила себя настоящей, как раньше.

В этот момент в душе одновременно присутствовали и боль, и радость. Тем более, я теперь обязана им, обязана тем, что снова могу видеть свет и ходить как раньше.

- Хорошо. Я вернусь в поместье. Но прошу об одном.

- Все, что угодно.

- Не пытайтесь свести нас, не давите на меня.

- Конечно.

После этого разговора Клавье купил билеты на нас троих и послезавтра мы должны будем вылететь в Камбоджу. Ника еще не представляла, с чем ей придется столкнуться, но возвращаться в Москву ей было нельзя, охота могла открыться и на нее. Подруга так загорелась желанием посмотреть на то, чем я жила целых шесть месяцев, что совершенно не обращала внимания на мои попытки рассказать ей об особенностях хозяина поместья, поэтому решила оставить все и предоставить возможность самой окунуться в этот маленький и уникальный мирок.

Месье Дюран дал множество рекомендаций и велел обязательно показываться ему раз в полгода, чтобы отслеживать состояние глаз. Эти два дня пролетели незаметно, ночами мне снились сны, в которых гуляла по саду поместья, лазала по деревьям и собирала фрукты к завтраку, ничего не беспокоило, мозг старался забыть о нынешнем уродстве. Когда же просыпалась, то горько вздыхала и переворачивалась на другой бок, будто бы старалась спрятаться от себя же. И вот, наступил день отлета. Я попросила Нику купить мне толстовку с глубоким капюшоном и черные очки, дабы не пугать пассажиров самолета. Нас провожали всем Отделением пластической хирургии, доктора и сестры желали удачи, даже санитары не обошли стороной, пожали руку на прощание. Затем мы сели в такси и поехали в аэропорт.

Далее был длительный и утомительный перелет, теперь долгие часы сидения в одном положении давались с трудом, сломанные кости ныли через каждые пять минут. Я сидела у иллюминатора и, не отрываясь, смотрела на облака, и пусть картинка была смазанная, пусть все расплывалось, но все-таки удалось рассмотреть белые пушистые «подушки», которые врезались в крылья самолета и оставались где-то позади.