Изабелла Худолей - Твоя воля, Господи

бы и пережили лихо. И у него руки были бы развязаны. Строп- тивится жена. Раньше за ней такого не замечалось. Да и то сказать, когда еще до этих пор принимались такие решения. А тут — никуда мы от тебя не поедем. Пропадать, так вместе. Кажется, она не представляет, что такое пропадать в нынешнем немецком варианте. Надо будет попытаться еще раз поговорить с ней. Не успели в плавни, хоть бы куда на хутор, хоть к Про- копцу на Осонов. Там хоть не бомбят. До чего же дикое бесчеловечное изобретение — вой при бомбежке. Бомбили и в империалистическую, и в гражданскую, а вот от этого воя и у него дух захватывает. Что ж говорить о женщинах, детях? Бедный мой Белунчик, как услышит этот вой, так и падает на землю, как подкошенный. Маленькое беспомощное тельце пятилетнего ребенка. А как боится! Могуч инстинкт самосохранения. Но в том, что он сознательно идет на гибель, тоже нет кокетства. Человек волен сам распоряжаться своей жизнью, особенно вот так на ее излете. Другого выхода нет. Значит, пусть будет Тс к, как задумано.

Какое дикое зрелище представляла собою Павловская сегодня после бегства властей. Страшное дело — безвластие. Громили магазины, тащили мануфактуру. Одной бабке, прибежавшей поздно, уже ничего не досталось, так она нагребла ведро пуговиц из магазина. И наш дед Гордеич, тихий человек, и тот не устоял. Из мясной лавки сволок говяжью тушу, подлез под нее и идет, как ободранная корова без головы на человечьих ногах. И смех, и грех.

Конечно, можно и его действия назвать мародерством, но это совсем не так. Он, Игнат Худолей, законный председатель общества охотников, богатого и независимого общества. Их полуторху «мобилизовали для военных действий». Поди, и на ней тоже удирало в горы начальство. А он сегодня привел к себе во двор коня с дрожками. Если удастся уговорить Дусю, завтра с утра она с Белочкой и Зоей, Миля, дочь Федота, с двумя малыми детьми должны на этих дрожках с малыми пожитками уехать на хутор. Хоть это и десяток километров, а вероятность попасть под бомбежку гораздо меньше. Что может быть глупее смерти под бомбой или снарядом? И его долг предостеречь, уберечь близких, насколько это в человеческих силах.

Возможно, Худолею так и не удалось бы уговорить жену покинуть станицу. Все дело в том, что это было не простое женское упрямство. Все эти дни, наслышавшись о грабежах и

мародерстве немцев на оккупированной территории, она вместе с Гордеичем обеспечивала семье в ближайшем будущем пропитание. С тех пор, как Худолей окончательно ушел на пенсию, обе семьи жили практически натуральным хозяйством. Дед Гордеич пас станичное стадо, поэтому держали две коровы. У бабы с дедом были свиньи и поросята. Кормили громадное количество птицы — кур, гусей, уток, индюков. Из колхозов Игнат добывал муку, корм для скота и птицы. Держали пасеку из 20 ульев. Большим подспорьем была охота. Худолей был охотник злой и удачливый. Как‑то с одной удачной охоты женщины трех родственных домов ободрали столько уток, что сделали из этого пуха Белочке перинку и две подушки на детскую кроватку, что на две трети взрослой. Вот и весь этот живой припас в адскую августовскую жару надо было превратить в продукт длительного хранения и спрятать от грабителей. Самое, конечно, надежное — спрятать в землю, закопать. Фокус в том, чтобы добро не пропало и враги не нашли. Работы было много. Зарывали в землю только что откачанный мед. Во флягах, в глиняных корчагах. Резали свиней, все это мясо кипятили в жиру и в этом виде зарывали в больших и малых емкостях в подполье, в подвале, просто во дворе в ящиках, обложенных соломой. Зарывали вещи в сундуках. Благо, таковые еще сохранились. А самое ценное зарыли в землю под окнами и сверху посадили цветы, ирисы. Пусть отыщет супостат! Зарывали муку, корм для птицы, наивно полагая, что таковая может уцелеть. Перестраивали сараи, возводили глухие перегородки, отгораживая часть комнаты без окон, делая такие потаенные кладовки. Изощрялись в изобретательности — и все двумя парами рук — Дуси и деда Гордеича. Остальные были немощны. За какую‑то неделю Дуся поимела от непосильного труда четыре грыжи, которые потом мучили ее до самой смерти, последовательно ущемляясь в самый что ни на есть неподходящий момент. Грыжи грыжами, а семья значительно убыв в числе, не голодала в войну, что тоже стоило жертв.

И вот в такой жаркий день, когда в котлах летней кухни кипело, булькало мясо только что зарезанного поросенка, налет следовал за налетом. Дом стоял на базарной площади. Не ахти какой стратегический центр, но в квартале высилась громада маслосырзавода, стояла мельница в два этажа, электростанция, элеватор. Вполне подходящие объекты для бомбежки. Но каждый раз бросать работу и нырять в крытую щель, что в Десяти шагах от летней кухни, прямо скажем, Дусе надоело.

Игнат, не считая старого Гордеича, остался единственным мужиком на квартале. Он со своейственной ему основательностью занялся, как бы сейчас назвали, организацией противовоздушной обороны. Хромая, он обошел все дворы, велел отрыть щели и укрыть их. Указал места для щелей и рекомендовал материал для укрытия. Такую крытую двумя накатами бревен щель отрыли женщины и дед для своей семьи. Для Игната дед сделал изогнутую зигзагом открытую щель в саду. В закрытой Игнат не мог провести и четверти часа, задыхался. Вот из этой щели он и вел наблюдение, а по его охотничьему свистку бабы, старики, дети всего квартала, как по команде, лезли в щели прятаться. И так все это надоело Дусе — налеты, и свистки, и работа эта бесконечная, что она решила не прятаться в этот раз. А глянула вверх — неба не видно, самолеты шли на этот раз сомкнутым строем, закрыв солнце. Едва она успела впрыгнуть в щель и на спину ей упала предусмотрительно положенная у входа белочкина пуховая перинка, как все и началось. Кажется, что бомбили целую вечность, земля тряслась и грохотало все на ней. Ее оглушило взрывной волной, из ушей потекла кровь, она открыла рот и как рыба ловила им воздух. Белочку в самом дальнем углу щели присыпало землей. В перинке после всего Зоя насчитала восемь осколков.

Страшное зрелище представляла земля после этой бомбежки. Она была устлана горячими свинцовыми осколками, которые дети тут же принялись собирать. Не то что стекол не осталось, рамы повылетали в доме, дверные коробки покосились, полы встали дыбом и железо на крыше поднялось. Молоденькие фруктовые деревья либо покосило, либо, если осколки были поменьше, остались в теле деревьев навечно. Раненные на войне деревья. Было и такое.

Уже к вечеру, посадив на дрожки детей и покидав немудрящие пожитки, три взрослых женщины и два подростка двинулись прочь из станицы, от бомбежки куда-нибудь подальше. Уходили без уговоров, по собственной доброй воле. Путь держали на хутор Осонов. Так он назывался раньше по фамилии немца-колониста, что построил на своем куске земли дом в швейцарском стиле и водяную мельницу на речке Сосыке. Потом дом у Осонова отобрали, мельница очень быстро сломалась, а хозяина сослали в Сибирь. Хутор, что за речкой, назвали именем Т.Г. Шевченко. Там жил давний друг Игната Родионовича — Кирилло Максимович Прокопец. У него и предполагали пересидеть несколько дней.