Владимир Пистоленко - Товарищи

В комнате наступило минутное замешательство.

— А мы вроде и не шумим, товарищ комендант, — первым нашелся Сережка.

— У нас, товарищ комендант, банкет! — невпопад выкрикнул Коля.

— Болтай больше! — остановил его Мазай. — Вот вам стульчик, товарищ комендант, садитесь.

— Спасибо, Мазай, мне сидеть некогда, дела еще есть. Так что же у вас за банкет?

— Никакого банкета, товарищ комендант. Вы не слушайте Кольку, он наговорит. Просто Бакланов получил посылку из дому и угощает нас. Вот и все, — пояснил Мазай.

— А вы небось и рады на чужой счет поживиться!

— Так он же у нас крошки не съест один. Знаете, какой он человек! Все для товарищей! Мы ему говорим: оставь посылку себе. И, представьте, товарищ комендант, даже разговаривать не хочет… Правда, Егор?

Егор, опустив глаза, кивнул головой:

— Правда.

— Ну, смотрите, дело хозяйское. Только не шумите.

— Никакого шума больше не будет, товарищ комендант, — заверил Мазай.

Комендант ушел, и веселье продолжалось.

С виду весел был и Бакланов, но чем дальше, тем тоскливее становилось у него на душе, тем труднее ему было скрыть это чувство от товарищей и казаться веселым. Он с нетерпением ждал звонка — сигнала ложиться спать.

Наконец и звонок. Гости с шумом и смехом опрометью бросились вон, а хозяева занялись своими постелями.

— Живо, живо! — поторапливал Мазай. — Колька, ты сегодня дежурный? Гаси свет.

Бакланов долго не спал. Забравшись с головой под одеяло, он то и дело вздыхал, вздыхал тихо, чтобы не услышали товарищи. Им овладела такая тоска, что хотелось кричать во весь голос. Хотелось соскочить с постели и куда-то бежать, лишь бы остаться одному. Ему не жаль было продуктов, но как ему обидно за мать! Он знал, что мать много работает и почти не имеет свободного времени, что посылку эту она, наверно, собирала ночью; может быть, до самого утра так и не прилегла. Она старалась обрадовать его. А эти «друзья» всё съели, и никто даже не заикнулся, что, мол, эта посылка принадлежит Егору Бакланову, что ее прислала мать. Тосковал он и потому, что соскучился по дому, что ему было жаль себя, обидно на товарищей, а особенно на Мазая, который то и дело покрикивал, вышучивал, а при случае пускал в ход и кулаки. Задремал он перед самым рассветом.

Утром Егор проснулся с головной болью и сказал Мазаю, что ни в класс, ни в цех не пойдет.

— Выдумывай больше! — прикрикнул Мазай.

— Голова болит.

— А не симулируешь? — спросил Мазай, с подозрением глядя на Егора.

— Была нужда, — нехотя и как-то безразлично ответил Бакланов. — И вчера еще болела.

— Завтрак тебе принести? — пожалел товарища Коля.

— Еще чего выдумали! — напустился на него Мазай. — Так он совсем барином станет. Вы ему обеды да завтраки подтаскивайте, а он будет валяться да толстеть!

— А может, и вправду заболел человек! — вступился Сергей.

— Наше дело формовать, а не больных лечить! — грубо оборвал Мазай. — Ему на пользу поголодать денек…

Бакланов молча повернулся лицом к стенке.

На станцию Сергеевка поезд должен был. прибыть по расписанию в четыре утра, но его задержали снежные заносы, и он опоздал почти на шесть часов. Борис Жутаев ждал поезда с нетерпением, и не потому, что скорее хотелось уехать из маленького городка в областной центр — об этом он сейчас не думал: ему было мучительно холодно и хотелось скорее покинуть нетопленный вокзал. Все места на скамейках были заняты, а пол был каменный и очень холодный. Чтобы не закоченели ноги, нужно было непрерывно приплясывать; приплясывать же несколько часов подряд утомительно.

Но вот станционное радио сообщило о прибытии поезда. Формовщики Сергеевского ремесленного училища, уезжавшие в Чкалов, бросились на перрон. Борис торопливо надел за спину вещевой мешок, схватил небольшой чемодан и выбежал из зала. Он окинул взглядом поезд и сразу же определил, где его вагон. Но сесть в поезд оказалось не так-то легко: вагон был битком набит, даже тамбур был переполнен.

Проводница вагона не стала смотреть билеты и наотрез отказалась пустить в вагон хотя бы одного человека.

— Не имею права! Понимаете, не имею права! — доказывала она обступившим ее пассажирам. — Не только сидеть — стоять в вагоне негде. В тамбуре полно. Кто выдавал билеты, тот пускай и сажает куда знает, пускай сам и везет, а я не могу посадить в вагон ни одного человека.

Она говорила горячо, напористо, и Жутаев понял: не посадит. Он кинулся к другому вагону; там такой же разговор. У третьего вагона группу учащихся в пять-шесть человек пытался посадить директор училища. Он протягивал проводнице какую-то бумажку со штампом и печатью и требовал:

— Вы прочитайте, прочитайте, я вам говорю! Поэтому документу вы обязаны посадить. Дело государственной важности, и вы не отмахивайтесь…

Проводница бумажку не брала и твердила свое:

— У меня нет места. Понимаете русский язык? Идите в другие вагоны. И не пугайте меня бумажками, я знаю, что делаю. Вы па своем месте хозяин, а я на споем.

Жутаеву стало ясно, что уж если сам директор училища ничего не может добиться, то ребятам и думать нечего попасть на этот поезд. А может, и на другой также. Он обернулся к вокзалу, чтобы взглянуть на часы — сколько осталось до отправления поезда, — и вдруг увидел совсем рядом дверь с табличкой: «Военный комендант станции Сергеевка». Не теряя времени, Жутаев ринулся туда.

— Я вас слушаю, — сказал сидевший за столом лейтенант.

— Я… Мы учащиеся здешнего ремесленного училища. Нас направляют в Чкалов, чтобы там закончили обучение. А проводница посажает — говорит: некуда. Помогите, пожалуйста. Мы же не путешествуем, мы же находимся на государственной службе. И каждый день дорого стоит. Ведь мы не только учимся, мы и для фронта работаем. А они этого не хотят понять.

— Билет есть?

— Вот, пожалуйста.

Комендант взял билет.

— Пойдем со мной, — коротко бросил он.

На перроне подошли к нужному вагону.

— Посадите этого товарища, — сказал лейтенант проводнице и протянул ей билет.

— Не посажу. Некуда.

— Нет, посадите! Я военный комендант этой станции и прошу посадить. Понятно?

— Понятно, товарищ комендант, — смущенно пробормотала проводница и пропустила Жутаева на подножку.

— Товарищ комендант, может, и других наших устроите?

Комендант улыбнулся:

— Молодец! Хорошо, что не только о себе беспокоишься. Небось комсомолец?

— Да. Комсомолец.

— Всегда так действуй, а поддержка найдется. Пробирайся дальше, в вагон. Я ваших всех посажу. Трудовые резервы — младший брат Советской Армии. Понятно, товарищ проводница?