Николай Гацунаев - Экспресс «Надежда»

Одиннадцать осколков извлекли из Ивана хирурги. Год с лишним провалялся в госпиталях, прошел дюжину комиссий, добиваясь разрешения снова вернуться на фронт и, наконец, солнечным осенним утром вылез из попутного «доджа» и зашагал, разминая затекшие ноги, по хрусткой от ночного мороза — траве к домику у дальней кромки леса, где находился штаб эскадрильи.

После яркого солнца в комнате с обращенными к лесу окнами было темновато. Офицер стоял к свету спиной, так что лицо оставалось в тени, зато отчетливо смотрелись погоны на широких, словно рубленых плечах.

— Товарищ капитан! — Иван вскинул ладонь к козырьку фуражки. — Пилот Зарудный…

— Ванька! — выдохнул капитан, бросаясь навстречу. — Жив, бродяга! Вернулся!..

С тех пор они ходили в паре: Мадьяр — ведущим, Иван — ведомым.

— Я думаю, вам следует извиниться, Иштван. — Миклош говорил по-русски почти правильно, только с ударением не все ладилось. — Вы ведь не хотели его обидеть.

— Это с моим-то немецким?! — взмолился Иван. — Хватит и вон того вавилонянина с крысой.

— С вашей крысой, — поправил Миклош. — И я не уверен, что он вавилонянин.

— Ну, ассириец.

— Сириец, вы хотели сказать? В Ассирии так не одевались.

— Адаптировался, — возразил Иван. — Сменил хитон на фрачную пару.

— Неплохо, — кивнул Миклош. — Пусть будет по-вашему. Вернемся к компаньону.

— Собутыльнику, — уточнил Иван, только теперь обратив внимание на оклеенную соломкой бутыль перед итальянцем. — А он не дурак выпить!

Венгр укоризненно покачал головой:

— Хорошо, что он не понимает по-русски. Ну хотите, я извинюсь от вашего имени?

«Чего я выламываюсь? — с горечью подумал Иван. — Самому противно. Представляю, каково другим».

— Как хотите, Миклош.

Не поднимая глаз от тарелки, итальянец ел длинные тонкие макароны с мясной подливой. Миклош деликатно кашлянул.

— Мой коллега просит извинить его за неудачную шутку.

Итальянец положил вилку и взглянул на Миклоша.

— Поверьте, он не хотел вас обидеть.

Монах молча перевел взгляд на Ивана. Иван виновато улыбнулся и развел руками.

Глаза у итальянца были потрясающие. С такими и язык знать не обязательно: без слов все скажут. «Не обижаюсь, — сказали глаза. — Все в порядке. Вы мне нравитесь, ребята». Миклош не видел выражения глаз итальянца. И потому ничего не понял.

— Нам обоим очень неловко перед вами, синьор.

Монах скорчил постную мину и вдруг озорно подмигнул и звонко расхохотался. Псевдо-вавилонянин вздрогнул и перестал жевать. Хмурый субъект за соседним столом продолжал невозмутимо терзать вилкой котлету.

— Пустяки! — Глаза у монаха так и искрились от удовольствия. — Мало ли что бывает между друзьями. Мне с вами хорошо, синьоры.

«Самое время смываться, — подумал Иван. — Сейчас начнутся сантименты». Сообщил буднично:

— Пойду, пожалуй. Что-то ко сну клонит. До свидания, синьоры.

Насчет сна он приврал. Не давало покоя тревожное чувство неудовлетворенности и упрямая решимость любой ценой добиться своего. И поп, и комманданте в разных выражениях высказали одну и ту же мысль: с «Надежды» ему не уйти. И увильнули от прямого ответа на вопрос, зачем здесь он и что вообще представляет собой эта чертова «Надежда».

Чего они хотят от него? От всех остальных на экспрессе? Иван мысленно представил себе зал столовой. Многие столы, правда, пустовали, и все же человек тридцать-сорок набиралось наверняка. Публика была разношерстная, и вряд ли всех волновали те же вопросы, что и его. Истеричку, поднявшую скандал из-за спаржи, например. Любителя жареных кроликов. Или того типа с кислой рожей и рыбьими глазами.

Миклош — другое дело. И еще, пожалуй, итальянец. Хотя вряд ли. Он еще осмотреться не успел.

Иван прошел по пустынному, как всегда, коридору, остановился возле своей двери. Коридор продолжался вправо и влево, пустой и безмолвный.

«Тюрьма, — тоскливо подумал Иван. — Комфортабельная, со всеми удобствами. Без намека на охрану и надзирателей. И все же тюрьма».

Его вдруг осенило, почему коридор всегда пуст. Они специально делают так, чтобы пассажиры «Надежды» не общались друг с другом наедине. В столовой — пожалуйста, а тет-а-тет — ни-ни. Поэтому и в зимнем саду ни души, когда ни приди. И в библиотеке. Любопытно… А что если…

Он оглянулся. Вход в столовую был рядом, в каких нибудь тридцати шагах. Из-за двери слышалась музыка. Еще не решив окончательно, что он намерен делать, Иван вернулся и распахнул дверь. В зале не было ни души.

Час от часу не легче. Он шел по коридору, машинально считая шаги и стараясь осмыслить случившееся. Поровнялся со своей дверью. Тридцать два шага. Разумеется, Миклош с итальянцем могли за это время покинуть ресторан и разойтись по своим комнатам. И вовсе не обязательно, чтобы они прошли мимо него. Коридор продолжается и в противоположную сторону. Сколько прошло времени с тех пор, как он оставил ресторан? Три минуты? Ну, пусть пять. Получается, они ушли из ресторана сразу же вслед за ним? Вряд ли. Миклош был явно настроен поболтать с монахом. И тот только-только распробовал кьянти. Что же они — всё разом побросали и ринулись как на пожар? Чушь какая-то. Но факт остается фактом…

Иван покачал головой и вошел в комнату. Вначале он подумал, что ошибся дверью, но тут же убедился в обратном. Планшет над кроватью, пилотская куртка на дверце шкафа, на столе возле торшера раскрытый томик Хемингуэя… Комната принадлежала ему. Но тогда…

— Что вы тут делаете? — резко спросил Иван.

Человек встал с кресла.

— Закройте, пожалуйста, дверь.

Иван рванул на себя дверную ручку и вызывающе уставился на непрошеного гостя.

— Руперт. — Это был застольный сосед дамы-истерички. На этот раз выражение его лица было не таким постным, как во время обеда, но скепсис на нем проступал явно.

— Что?

— Руперт, — уныло повторил скептик. — Приблизительно так звучит мое имя по-русски. Себя можете не называть. Я вас знаю.

— Что вы тут делаете? — повторил Иван.

— Жду вас.

— Зачем?

— Чтобы ответить на ваши вопросы.

— Та-ак, — Иван растерянно потер подбородок. — Давайте присядем, что ли. Чаю хотите?

— Чаю… — бесстрастно повторил Руперт. — Это обязательно?

— Что обязательно? — переспросил Иван.

— Хотеть чаю.

«Чокнутый, — подумал Иван. — Или прикидывается», — Ни то, ни другое, — гость был невозмутим, — Просто у нас это не принято.

— У вас — это где? — До Ивана только теперь дошло, что унылый читает его мысли. Это было страшновато, но любопытно.

— Не имеет значения. — Гость опустился в кресло, — Задавайте вопросы.

«А ты нахал, братец, — мысленно усмехнулся Иван, — Можно подумать, я пришел к тебе, а не наоборот».

— И это неважно. — Гость вскинул на него блеклые, неживые глаза. — Вас интересует, куда вы попали и зачем?